«Там заключенным не разрешают подтягиваться, считают, это подготовка к побегу». Оружейный барон Виктор Бут — о 15 годах в тюрьме США

Предприниматель Виктор Бут известен по всему миру как оружейный барон — россиянин, который отправился на 25 лет в тюрьму Соединенных Штатов Америки за перевозку оружия. Если вдруг не помните, кто это, посмотрите одноименный фильм 2005 года (18+), именно Бут стал прототипом главного героя, которого сыграл Николас Кейдж. Наши коллеги из «Чита.ру» встретились с Виктором Бутом за час до открытия выставки его художественных работ в Чите, пока он подписывал открытки и книги. Поговорили о заключении, тяжести переноса полной изоляции, о том, как это удалось перенести в творческое русло и как изменилась Россия за время, что он отсутствовал.

— Сразу хочу спросить, а что вы подписываете? Что изображено на этих открытках?

— Перед тем как был вынесен приговор мне, американский журнал The New Yorker поместил на обложку портрет — они сделали карикатуру на оружейного барона. Это был мартовский выпуск. Огромная была статья с целью повлиять на общественное мнение, потом мы решили использовать их же оружие. Есть у нас еще такие же небольшие наклейки: «Пусть боятся». Теперь вот такая позиция.

— Спецслужбы США считают вас одним из крупнейших нелегальных торговцев оружием в мире. Каково жить с таким статусом?

— Жить очень просто. Во-первых, если бы я действительно был крупнейшим в мире торговцем оружия, хотя бы на суде американское обвинение смогло бы предоставить хоть какие-то факты, но фактов было ноль. Даже судья признала, что никаких фактов того, что я торгую оружием, не было. Нет, я просто бизнесмен, я не занимался торговлей оружием, я занимался перевозкой. И здесь они просто решили подменить понятия, как умеют это делать.

— Не льстит ли вам этот статус?

— Знаете, я бы не желал кому-либо, чтобы он прошел через то, что я прошел. Поэтому странно еще этим как-то гордиться. На мне была отработана технология по демонизации конкретного человека, затем его семьи, на меня наложили санкции еще в 1998 году. После того, что было опробовано на мне, это было применено к нам в массовом масштабе, в особенности после 2014 года.

— То, что американские власти считают вас настолько значимой фигурой в сфере нелегальной торговли оружием, не противоречит тому, что вас обменяли на спортсменку, провинившуюся в провозе марихуаны?

— А вот вам и ответ! Если бы действительно был тем, кем они меня выставляют, пошли бы американцы на неравнозначный обмен? Явно нет! Видимо, они и сами прекрасно понимали, я им нужен был только для одного — чиновники госдепартамента неоднократно заявляли в неофициальных беседах, что меня они не пустят, я должен сидеть как пример другим россиянам, кто не пойдет на сделку со следствием.

Они понимали, что там даже обвинение не в заговоре, а в конспирации. Как судья сформировала инструкцию присяжным — конспирация, по их мнению, это соглашение совершить преступление, включая невербальное (подмигивает). Это как? Американское правосудие ввело такую норму, чтобы бороться с мафией, но в последние 15–20 лет в 80% они используют так, чтобы полиции не надо было ничего доказывать, нужны были просто два участника заговора, один из них информатор, и всё, у вас нет от этого никакой защиты.

— Чувствовали ли вы груз ответственности? Все-таки из оружия, которое вы перевозили, стреляли и убивали людей.

— Знаете, стреляет не оружие, стреляют люди. Также к вопросу, давайте мы возьмем таксистов и будем их судить за то, что когда-то кто-то воспользовался их услугой, чтобы поехать куда-то и что-то совершить. Можно ли привлечь за это таксиста? Над вами будут просто смеяться. Я выполнял свою работу, и если одно государство официально оформляло этот груз, проводило все таможенные формальности, а другое его принимало, то третье государство заявляло, что ему это не нравится, и пыталось придумать повод вмешаться.

— В «Википедии» написано, что вы 15 месяцев провели в полной изоляции, без прогулок. Как вообще удалось прожить этот период? Чем вы занимались и о чем чаще всего думали? Как этот период отразился на вас?

— Получилось даже больше чем 15 месяцев, там почти под 3 года. Прогулки были тоже в закрытом помещении. Конечно, это был вызов. С другой стороны, как и любой вызов, он мобилизует силы. Я думаю, что у нас даже как-то в крови это есть, когда в таких сложных ситуациях наш народ накопил память предков, в той памяти возникают строки из песен, фразы… Из таких кусочков сплелась та нить, за которую можно держаться и пройти через это.

— Вы именно в тот момент начали писать картины?

— Да. Это является такой отдушиной, форточкой для того, чтобы дать душе разрядить себя, понять себя. Скорее всего, это было больше для меня. Я никогда не думал, что то, что я рисую, когда-нибудь окажется где-то в виде выставки. Я делал это для своих близких, для себя. Когда ты это делаешь, у тебя появляется чувство облегчения, которое, условно говоря, заставляло, форсировало тебя это закончить, и потом появлялся другой проект. Вот так и рождались эти работы.

— А как вы писали при таком строгом режиме?

— Из того, что я написал непосредственно там, мало что сохранилось. Там нельзя было даже карандаша иметь, был только гибкий стержень шариковой авторучки — с ней пытался что-то делать, фактически, может быть, только один листочек сохранился из самых жестких работ. Уже впоследствии, когда был более нормальный режим, можно было заказать и бумагу, и карандаши, и краски, и прочие принадлежности. Там уже более качественные работы были.

— А какой смысл несли те работы? Что вы передавали на листки?

— Для меня всегда смысл один — мы нашим сердцем всегда с Родиной, всегда в связи. Вот это вот подсознательное желание быть со своей семьей, со своей любимой, со своей Родиной. Видимо, я не думал или не хотел думать, но почти всё, что я делал, было связано с Родиной.

— Какие мысли возникали, когда стало известно о перспективе пожизненного заключения? Было ли отчаяние или, наоборот, — внутренняя готовность прожить остаток дней именно так?

— Надо жить одним днем, понимаете? Поэтому я не паниковал, я сказал: «Мы еще посмотрим, кто кого переживет».

— А что подумали, когда стало известно, что вас обменяют?

— Здесь, наверное, такой же подход. Пусть это случится, а потом будем беспокоиться.

— Появились ли у вас там дружеские отношения с другими заключенными?

— Очень много. Даже сейчас поддерживаю отношения и с американцами, которые сейчас уже вышли на свободу, и с семьями тех, кто еще там. Передаю им приветы, общаемся.

— Как там вообще со связью с заключенными? Можно ли с друзьями поговорить?

— Я был в блоке, который был специально создан как тюрьма в тюрьме, где было очень мало людей — порядка 40 человек, и там жестко контролировались все контакты. То есть мы не могли общаться с другими заключенными, только определенный охранник мог приносить, собирать письма, на все звонки надо было записываться за две недели, а максимально можно было взять два звонка в неделю. Естественно, в прямом режиме кто-то их слушал, и, если что-то говорилось не так, связь отключалась, тебя лишали права на звонок.

— Когда вы приехали в Америку, какие стереотипы не оправдались, не соответствовали тому, что вы увидели там?

— Давно в своей жизни я понял один простой факт, чтобы не было каких-то проблем, надо всегда уходить от стереотипов. Поэтому, когда я попал туда, даже усилием воли я старался не иметь стереотипов, а самостоятельно на всё смотреть, оценивать.

— А если говорить о стереотипе, что в тюрьмах США все постоянно занимаются спортом. Это правда?

— Такого нет. Во-первых, федеральная система тюрем в начале 80-х годов запретила любые залы с тяжестями, их осталось очень мало, а когда они ломаются, их не восстанавливают. К тому же время занятий ограничено. Запрещена продажа любых протеиновых смесей и других продуктов, позволяющих накачаться, рацион довольно скудный. Даже не разрешают подтягиваться, считают, что это подготовка к побегу.

Да, есть часть заключенных, которые следят за своим здоровьем, занимаются, но я бы сказал, что это меньшая часть. Остальные просто как овощи жрут чипсы, гамбургеры, пьют кока-колу. Нет доступа к здоровой пище, поэтому появилась другая техника, как обезопасить тюрьмы. «Давайте будем кормить, пусть они разжиреют, пусть у них будет диабет, так они будут менее опасны».

— Значит, стереотип работает в обратную сторону?

— В обратную сторону.

— Вы сейчас ездите по регионам. Что вас порадовало, а что огорчило в провинции?

— Наверное, больше порадовало. Возьмем, к примеру, город Читу, он начал развиваться. Посмотрите, сколько новых микрорайонов начало строиться. Во многих городах сейчас идет активная замена общественного транспорта, открываются очень интересные рестораны, кафе, магазины.

Выравнивание, стирание цифрового неравенства очень важно — то, что мы сидим сейчас в едином информационном поле страны с хорошим широкополосным доступом в интернет, чего, кстати, нет сейчас даже в Соединенных Штатах Америки.

К тому же правительство активно вкладывается в инфраструктурные проекты, то, что сейчас, после начала СВО, у нас действительно рост промышленного производства. То, что мы повернулись на Восток, и то, что Чита, извините меня, из глухомани Родины превращается в ворота в Китай, ворота на Восток, становится транзитной точкой, хотя раньше долгое время ее считали тупиковой.

Посмотрите, как конфликт с Западом заставил европейскую часть России совсем по-другому посмотреть на то, что есть у нас, на тот недооцененный потенциал — на развитие туризма, на развитие культуры, на развитие промышленности. Какой богатый регион! Посмотрите на Сибирь одну. Не зря Ломоносов еще в то время сказал, что могущество России будет прирастать Сибирью. А еще есть и Дальний Восток. Здесь будущее, большая часть того, что будет происходить в России из развития, будет происходить именно в Сибири и на Дальнем Востоке.

Очень сильно изменились люди, мы перестали беспокоиться и занялись своей жизнью, стали ценить себя, стали самоувереннее, очень многое поняли, и наконец-то у нас появилась своя национальная идея.

— А впечатлило ли вас что-то конкретное в тех городах, что вы уже увидели?

— Знаете, каждый край по-своему уникален, и в этом сила нашей страны. У нас не просто страна даже, наверное, целый континент и целая цивилизация, которая всегда жила в гармонии, где ни один народ не исчез, где русский народ послужил цементирующей силой, которая не просто растворила в себе другие народы, а помогла им совместно процветать в очень хороших гармоничных отношениях.

Это впечатляет. Еще при условии тех проблем, что мы видим на Западе, в тех же Соединенных Штатах, вот эта политика мультикультурализма провалилась и в Европе, и в Штатах. Плавильный котел, о котором они любили говорить, оказался не плавильным котлом, а, извините, баком для помоев и отходов. Мы показали, что наши предки были настолько мудры, что оставили нам в наследство всё. Нам не надо изобретать велосипед, нам надо продолжать традиции наших предков и передавать следующим поколениям.

— Сейчас у вас запланирована выставка по регионам Дальнего Востока. Хотел узнать, чем будете заниматься дальше?

— Будет день, будет и песня. Давайте доживем до понедельника — помните такое старое кино?

— Это можно будет назвать вашим слоганом или девизом?

— Да, поживем — увидим.