Дмитрий Дюжев, актер театра и кино, режиссер: «Здрасьте, меня Дима Дюжев зовут»

В свои 34 года актер Дмитрий Дюжев пережил многое – утрату трех самых близких членов семьи, свое становление как популярнейшего актера, бешеную любовь поклонников, которая порой мешала ему жить так, как ему того хотелось. Но несмотря ни на что Дюжев уверен: Господь испытаний не по силам не дает. Дано испытание – значит, со всеми трудностями ты можешь справиться, а можешь спасовать – но в этом уже ты сам будешь виноват.

– Дмитрий, вы родились в семье актера, ваш папа служил в астраханском театре юного зрителя. Вероятно, это способствовало и вашему становлению как артиста?

– Не способствовало – заставило! Мы с отцом много ездили на его гастроли, и мое детство действительно можно назвать закулисным. Но, несмотря на это, я думал о других профессиях: в своих мечтах я был учителем, милиционером, моряком… Мне очень хотелось в морфлот! Эта черная форма, эти бляхи, которые начищали, казалось, так по-мужски! Кстати, все пацаны, с которыми я во дворе дружил, в мореходку пошли!

– В какой же момент вы отказались от своей мечты о морфлоте?

– К нам в гости часто приходили папины друзья из театра. Они так эмоционально обсуждали сценарии и роли, что я невольно заслушивался… А непосредственно переломный момент случился, когда мне было лет 10-11. Дело в том, что до этого времени я искренне верил существование Деда Мороза. Еще бы: ведь каждый год он приносил мне именно те подарки, о которых я его просил! Но однажды во время папиного спектакля я за кулисами разговаривал с актрисой, которая ждала своего выхода. И она сказала: «Дима, ты же взрослый мальчик, неужели ты не понимаешь, что это родители тебе покупают подарок и передают его через дядю, который одевается Дедом Морозом?!» Я жутко возмутился и пожаловался на эту актрису папе. И тогда папа сказал: «Если ты хочешь, чтобы сказка продолжалась, значит, ты должен творить ее сам. Значит, ты поступишь в институт и будешь артистом!» И вот после окончания школы мы втроем – я и мои родители – приехали в Москву, подали документы в три разных учебных заведения, чтоб уж наверняка, и меня взяли в ГИТИС, на курс к Марку Анатольевичу Захарову.

– Вы были рады?

– Рады были родители. А мне, когда я приезжал на каникулы в Астрахань, даже стыдно было рассказывать друзьям, где я учусь! Я был самым отстающим на курсе, на сцене не блистал, Захаров часто бывал мною не доволен, говорил, что я даже на роль Деда Мороза в детсаду не гожусь. Дважды меня чуть не выгнали! И только после смерти сестры я взялся за ум. Потому что более не имел права огорчать папу с мамой.

– На каком курсе вы тогда учились?

– Когда Настя умерла, ей было 12 лет, а мне – 19. Я учился на третьем курсе. Папа тогда уже ушел из театра, потому что Настя часто болела и нужны были большие деньги на ее лечение. Жили мы очень бедно, тащить нас троих папе было тяжеловато, тем более учитывая, что, помимо прочего, ему приходилось платить за мою учебу и съемную квартиру в Москве. Он поставил вагончик, пристроил к нему пивбар, потом кафе, которое назвал в честь сестры – «Анастасия». Строил долго, кирпичик к кирпичику, до ГИТИСа я помогал ему в этом. Когда Насте исполнилось 11, ей поставили диагноз «рак крови». Лучшие врачи разводили руками. Папа взял большой по тем временам кредит, повез ее в Москву на лечение. Временами казалось, что Насте становится лучше… Но потом состояние снова ухудшилось, и ее положили в больницу. У меня как раз были первые серьезные пробы, театральный дебют. После спектакля на гастролях в Голландии вся труппа поехала на фуршет, а я отказался. Почему-то настроения не было. Я пошел в парикмахерскую и побрился наголо. Потом мы вернулись в Москву, как раз после природной стихии. В столице валялись деревья, вырванные ветром с корнем, рекламные щиты, билборды… На душе по-прежнему было нехорошо. В этот день Настя сказала маме, что ей стало лучше и ее скоро выпишут. А ночью ее не стало.

– Полагаю, родители были убиты горем…

– Мы все были убиты горем. С папой творилось страшное. Нам казалось, что он может с собой что-то натворить. Я решил бросить учебу в ГИТИСе, чтобы остаться с родителями, но они уговорили меня не делать этого. Тем временем соседи все чаще стали замечать отца нетрезвым. Он говорил всем, что именно он виноват в смерти Насти, что он недостаточно зарабатывал на ее лечение. Ее смерть была для него величайшей потерей, несколько лет его невозможно было ничем отвлечь. Он даже кафе переименовал из «Анастасии» в «Настеньку», а потом и вовсе заявил, что продает его. Ему нужны были деньги, чтобы поставить памятник из черного мрамора. Он сам придумал эскиз и надгробную надпись: «Доченька милая, мой лепесток, больше не слышу я твой голосок, не слышу шагов твоих маленьких… Как мне все это вынести?!» Он отдал свой последний долг Насте – поставил памятник. А ровно через неделю, 3 апреля 1992 года, вскрыл себе вены.

– Значит, так и не увидел сына знаменитым. Вы же тогда только начали сниматься в «Бригаде»?

– Да, После окончания ГИТИСа я долго искал работу. Поначалу меня не брали даже в массовку. Я оставлял свои резюме во всех театральных агентствах, ходил на все кастинги. Так меня и нашли режиссеры «Бригады» – через небольшое актерское агентство, в котором я стоял на учете. Знакомиться с главным режиссером я пришел после вечеринки. Вид – никакой, говорю: «Здрасьте, меня Дима Дюжев зовут. Извините, я сегодня не в лучшей форме». Тот заулыбался: «Да я все вижу. Давай, садись». Расспросил про детство, с кем дружил, умею ли драться, какое кино смотрел... Когда я узнал, что меня берут в «Бригаду», даже не обрадовался: не Гамлета же мне предложили сыграть! О смерти отца я узнал, когда была снята первая серия. Я был задействован в каждой сцене. И понимал, что роль Космоса – мой единственный шанс стать актером. Но на похороны даже отпрашиваться ни у кого не стал. Стало все равно. Подумал еще, что за проклятие: как на работе все хорошо – дома трагедия. Хотел остаться с мамой, но она стала уговаривать меня вернуться в Москву, на съемки. Говорила, мол, отец мечтал, чтобы его сын стал актером.

– Дмитрий, ваш Космос – самый веселый герой в «Бригаде», он все время шутит и улыбается. Тяжело, наверное, было продолжать сниматься, вернувшись с похорон?

– Не то слово. Я теперь смотрю «Бригаду» и сам себя не узнаю. Такое ощущение, что все это было в другой жизни. Я даже не знаю, смог бы так сыграть еще.

– Сериал вышел в 2002 году. Слава пришла сразу?

– Да, буквально после первой серии. Помню, сразу после вечернего показа я вышел за чем-то в магазин, и вся очередь в восхищенном молчании расступилась передо мной. С этого и понеслось: на следующее утро я, как говорится, проснулся знаменитым. И долго не знал, как к этому относиться и чего люди от меня хотят. Нам с ребятами часто звонили, приглашали где-то поприсутствовать, побыть этакими свадебными генералами. И вот как-то Майков с Вдовиченковым согласились приехать на подобный прием к губернатору одной области. Принимали их довольно чинно, они сидели за большим накрытым столом с крупнейшими чиновниками. Потом встает с бокалом старенький мужчина советской закалки, смотрит в сторону рыженького Пашки и черного Володи и спрашивает у них: «Ну, дорогие «Иванушки», где же ваш третий-то?!» Было смешно.

– Правда, очень оригинально! Это единичный случай, а какой вопрос зрители вам задают чаще всего?

– Про то, дружим ли мы с Безруковым, Вдовиченковым и Майковым и правда ли, что мы ездим на одинаковых машинах.

– А вы дружите?

– Да, но машины у нас разные.

– Дмитрий, а ваша мама смотрела «Бригаду»?

– Конечно. И я решил, что на свой первый большой гонорар обязательно свожу ее в лучший ресторан Астрахани. После показа сериала мы с Майковым (актер Павел Майков сыграл в сериале «Бригада» роль Пчёлы. – Прим. авт.) как раз поехали в Астрахань на встречу со зрителями. Выступили в доме культуры, в моей родной школе, а потом сходили с мамой в ресторан. Мама, казалось, держалась молодцом. Позже мне рассказали, что как только она меня проводила, ей тут же стало плохо. Соседи вызвали неотложку и мама просила их и врачей: «Только Диме не говорите, не расстраивайте его!» Помню, я долго названивал на домашний телефон, а мама все не брала трубку. Тогда я позвонил-таки соседям, и они признались, что маму увезли в больницу с давлением. Мне надо было ехать на гастроли, уже на посадке я развернулся и пошел покупать билет в Астрахань. В больнице я маму застал еще живую. Ей надо было делать срочную операцию на сердце. Мы должны были лететь в Москву в шесть утра. Но в пять она умерла. Ей было 40 с небольшим. Я считаю, что она умерла из-за тоски по папе. Они любили друг друга лебединой любовью.

– Получается, ваши родственники уходили от вас буквально один за другим. Как вы справились? Что поддерживало вас в самые трудные минуты?

– Вероисповедание. Знаете, когда человека уже нет, каждому из нас, живых, жалко не его, а себя. Говорят, когда человек рождается, все ему радуются, а он один плачет. Так вот жизнь надо прожить так, чтобы когда ты умер, все о тебе плакали, а ты радовался.

– Дмитрий, одно время в прессе ходили слухи, будто бы вы собираетесь навсегда уйти в монастырь…

– У меня на самом деле были серьезные мысли о духовной семинарии. Был даже такой период, когда я несколько месяцев жил в монастыре, держал пост, молился. Мне казалось, даже начал что-то понимать в жизни. Как раз тогда меня нашел Лунгин и предложил роль в «Острове». Я ему сразу сказал, что сниматься больше не собираюсь. Но он попросил не спешить с отказом и все равно вручил сценарий. Я его прочитал и понял, что хочу сыграть эту роль отца Иова. Поэтому согласился. Мы жили в рабочем поселке на Соловках в полной оторванности от цивилизации. Во время съемок я молился по сценарию, вне съемок – по велению души. Конечно, задевает, когда после всего пережитого вдруг одна газета попыталась «пошутить» и написала, дескать, Дюжев после съемок «Острова» навсегда уходит в монастырь. Меня стали постоянно спрашивать, правда ли это, а я ничего не мог понять. И эти же журналисты потом предложили, мол, теперь давайте напишем, что никуда вы не уходите, зрители будут рады… Как объяснить, что такими вещами не шутят?! Радует то, что большинство думающих людей все-таки приняли «Остров» как надо. Звонили далекие от церкви люди и признавались, что после фильма они стали ближе к вере.

– Вашим партнером по съемочной площадке в картине «Остров» был Петр Мамонов. Хочется поинтересоваться, как вам с ним работалось?

– Не буду лукавить: работалось сложно. Очень чувствовалось, что у человека нет актерского образования. С Петром невозможно было ни о чем договориться, он был совершенно непредсказуем и в каждом дубле выкидывал какие-то новые вещи. Лунгин то и дело останавливал съемку и кричал: «Ну что, что ты мне играешь?!» А Мамонов отвечал ему: «А я не играю! Я так живу!» Потрясающе, что по роли он воспринимал и окружающих людей. Я обожаю Мамонова, в нем столько мудрости православной! Когда мы летели на съемки в Соловки, он все время был в наушниках. Когда меня окончательно разобрало любопытство, что же такое слушает Мамонов, какую такую музыку, я спросил его об этом. Тогда он снял наушники, протянул их мне и предложил послушать. Я надел наушники, а там… проповедь!

– Дмитрий, давайте немного сменим тему. Правда, что вы встретили свою нынешнюю супругу Татьяну сразу после съемок «Острова»?

– Да. Мы вернулись в Москву и поехали на один концерт, на стадион. Я сидел и вдруг впереди увидел совершенно ангельский профиль под козырьком бейсболки. Знаете, меня как током ударило. Наверное, отец то же самое почувствовал в свое время. Мои родители встретились, когда им было по 18. Однажды на улице папа увидел двух девушек. Одна из них ему понравилась настолько, что он пошел за ней, забыв об экзамене в училище, который у него должен был начаться через полчаса. Шел-шел, пока они не обратили на него внимание и не перепугались, гадая, чего ему от них нужно. Папа маме сказал сразу: «Если я не провожу вас сегодня домой, моя жизнь не будет иметь никакой ценности!» На третий день знакомства он пришел к ней рано утром с цветами и кольцами, чтобы просить у бабушки с дедушкой маминой руки. Я, чтобы познакомиться с Танюшей, подсел к ней, сославшись на то, что со своего места мне было плохо видно. Так и завязалось знакомство. Таня оставила мне свой телефон, и я начал ей звонить по поводу и без. Я приглашал ее на свои концерты, дарил цветы, делал сюрпризы. Даже один раз пытался забраться на третий этаж, к ее окну, по водосточной трубе. Упал, правда, тогда… но это неважно. Главное, что с появлением Танечки я понял: жизнь не закончилась, она только начинается.

– Я где-то читала, что еще до свадьбы Татьяна всерьез предложила вам расстаться…

– Да, это правда. Месяцев через пять после нашего знакомства она под влиянием подруг решила, что так будет лучше для нас обоих. Те твердили ей, что актеры – натуры творческие, а значит, жаждут постоянной свободы, новых увлечений, стремятся ощущать себя вечно пьяными, молодыми… Чтобы доказать Танечке, что мне свобода без нее не нужна, я решил жениться. Позвал ее отмечать новый год в Арабские Эмираты. Целую неделю мы были вместе, ходили по ресторанам, я даже телефон отключил, чтобы не отвлекаться на рабочие звонки. А в новогоднюю ночь сделал ей предложение.

– Насколько известно, датой бракосочетания вы выбрали День Святого Валентина – 14 февраля, а венчались только спустя пять месяцев. Почему так?

– Мы вообще хотели просто обвенчаться в храме, но оказалось, что это невозможно: без свидетельства о браке и штампов в паспортах венчаться запрещено. Поэтому сначала состоялась традиционная свадьба с положенной регистрацией в загсе. Венчаться сразу после свадебных гуляний мы не захотели. Утром загс, днем венчание, вечером свадьба – получился бы сплошной сумбур. Такой обряд, как церковный брак, не должен проходить в суете! Поэтому мы и решили взять время для того, чтобы внутренне подготовиться – литературу духовную почитать, исповедаться, причаститься, на службу в храм вместе походить по воскресеньям. И вот, наконец, спустя пять месяцев после свадьбы с благословения нашего духовного наставника отца Андрея мы с Танюшей венчались.

– Как складываются ваши отношения с родителями супруги?

– Необыкновенно замечательно! После нескольких астраханских родственников Лилия Николаевна и Николай Федорович – мои самые родные люди. Моих родителей уже нет в живых, и для меня очень дорого то, что в лице Танечкиных родных я обрел вторую семью. Ее мама и папа сразу начали называть меня сыном. Когда слово «сыночек» прозвучало в разговоре первый раз, я расплакался. Я им за многое благодарен, но прежде всего за то, что приняли меня, артиста, в свою семью, поверили мне. Хотя, понимаю, сделать это было нелегко. Отлично помню, как они расспрашивали о том, насколько серьезно я отношусь к их дочери, можно ли мне доверять. На их месте я и сам тревожился бы, потому что прекрасно представляю, какие мысли бродят в головах многих моих коллег по поводу отношений с женщинами.

– Дмитрий, вы органичны в любой роли – священника, бандита, врача, милиционера, примерного семьянина и ловеласа, но, признаться, особенно вам к лицу роль героя-любовника, этакого брутального покорителя женских сердец! Подозреваю, что связи с этим вас частенько атакуют фанатки?

– Да, так получилось, что после выхода «Бригады» на нас резко обрушилась женская любовь. Когда мы ездили на гастроли, собирались стадионы. Нас рвали на части, поклонницы переворачивали машины, творилось что-то невообразимое! В то же время рассказывать об этом не хотелось, чтобы не выглядеть звездным мальчиком. Нигде нельзя было появиться… Но с этим нужно было жить и уважать человеческое внимание. Сегодня я довольно спокойно отношусь к фанатам, абсолютно понимая эмоции, которые заставляют одного человека подойти к другому, чтобы попросить у него автограф или сфотографироваться с ним. Это эффект телевизора. Покажите сериал с обезьяной в главной роли – и люди начнут просить автограф у этой самой обезьяны!

– А вы не опасаетесь, что некоторые роли, на которые вы соглашаетесь, типа беременного мужчины в картине «Беременный», отодвинут вас от того образа брутального Дмитрия Дюжева, который сформировался после «Бригады»?

– Нет, мне безумно интересно сыграть и президента, и бомжа, и бандита, и священника. В этом состоит счастье актерской профессии. И слава богу, что предлагают разного рода истории – и комедийного, и драматургического, и криминального, и мелодраматического характера!

– Дмитрий, вас называют одним из лидеров актерского поколения. А как вы совмещаете работу в кино и в театре? Кто под кого подстраивается?

– Здесь идет взаимоуважение, бывают и конфликты, не без этого. Потому что сегодня репертуарному театру приходится тяжело. Артисты будут ходить в театр каждый день и играть спектакли, только если их никто не будет звать сниматься. Но будут ли на таких артистов ходить зрители? Если люди идут в кино, узнавая на афишах любимого театрального артиста, то это не просто актер. Это талантливейший человек!

– И все-таки что для вас представляет наибольший интерес – театр или кино?

– Понимаете, актер театра и актер кино – это две абсолютно разные профессии. Театр необходим как постоянное место работы, это тренинг для актера, это место, где возникают профессиональные наработки. В театре есть такая прекрасная вещь, как репетиции. В кино тебе никто не даст репетировать. У тебя есть один дубль и никакого шанса на импровизацию, если только тебе сам режиссер не предлагает сымпровизировать. В кино используется то, что наработано в театре. Но это для тех, кто играет разнообразные образы. Если ты все время играешь себя самого, то тебе театр не нужен.

– Вам театр нужен?

– Конечно, поэтому я работаю в МХТ. Мне хочется быть в этом театре, мне очень хочется служить этим традициям. Эта аура зрительного мхатовского зала, сцены, занавеса… Мне искренне жаль, что прошли времена, когда театру поклонялись не только те, кто в нем служит, но и зрители. Ведь сбегались целые толпы, чтобы посмотреть, как выходит из театра тот или иной актер! Это была определенная эстетика. И сегодня правила не изменились: по твоему поведению в какой-нибудь тусовке в ночном клубе будут понимать, что такое МХТ. Когда Олег Павлович Табаков принимал меня на работу, мы проговаривали с ним каноны, в том числе правила поведения актера театра в общественных местах.

– А на сцене вы дарите свою энергетику людям или больше берете их энергетику?

– Любой выход на сцену – это работа, ты «затрачиваешься». Но если я не дам, я и не заберу. Это взаимообмен энергетикой.

– Дмитрий – вы замечательный актер театра и кино, примерный семьянин, но давайте еще поговорим о вас как о режиссере. Сколько у вас работ?

– Две. Моя дипломная работа на режиссерских курсах во ВГИКе – получасовой фильм «Братия», который в прошлом году даже участвовал в «Кинотавре» в конкурсе короткометражных фильмов. Второй – это новелла «Моей любимой», которая вошла в картину «Мамы».

– С чего вы вообще решили в режиссуру податься?

– О, это моя давняя мечта. В кризис, когда как раз образовалось свободное время, я решил ее реализовать – пошел и поступил на высшие режиссерские курсы во ВГИК. Безруков тогда сказал мне, мол, ты что, с ума сошел? «Я вот, – говорит, – не хочу так, я слишком люблю свою актерскую профессию, мне нравится наблюдать, брать, впитывать, находить в себе силы, копить энергию, тратить ее, воздействовать, гипнотизировать…» Я ему ответил: «Ну и… я горжусь тобой. Ты настоящий профессионал, я не такой!»

– Вы действительно такого мнения о нем?

– Да, я его боготворю. Безрукову нет равных среди актеров его возраста. Георгий Малков, продюсер фильма «Мамы», предложивший мне стать режиссером одной из новелл, согласился со мной, что героя должен играть только Сережа. И Безруков согласился, даже не читая сценарий.

– Как вам работалось с Безруковым в новой роли – роли командира на съемочной площадке?

– Не секрет, что с друзьями работать сложнее. Но с Сережей повезло – он абсолютно мне доверял, и мы понимали друг друга буквально с полуслова. Первые три дубля я плакал, потому что Безруков – гениальнейший подарок организму, любимейший мой человек и артист.

– Дмитрий, а вас чаще всего узнают на улицах по какой роли?

– Чаще всего по сериалу «Бригада». Помню, как-то поехал отдыхать в Турцию, не успел войти в отель, как дети закричали: «Космос! Космос приехал!» – и побежали звать родителей.

– Значит, так и не отдохнули?

– Почему же, я придумал кое-чего: я стал изображать из себя… поляка. Так, у меня появилась возможность отдохнуть хоть немного, и не раздавать каждые десять минут автографы, и не отвечать на просьбы сфотографироваться вместе… Фотографировались, правда, со мной все равно, говоря при этом: «Скажем потом, что это Дюжев был. Надо же, как похож!»