Евгений Гришковец, драматург, режиссер, актер, писатель: «На мой первый спектакль пришло 17 человек»

Как-то Евгений Гришковец признался, что не знает, почему люди идут к нему на спектакли, ведь он не клоун и не лицедей. Сам он склонен считать себя просто рассказчиком, но «очень структурированным». В интервью нашему изданию Евгений рассказал, как он играл свой первый спектакль, почему не пишет о неблагополучных людях и не стремится на телевидение.

– Евгений Валерьевич, кем вы сами себя считаете – писателем, режиссером, актером?

– Только писателем. Потому что, во-первых, я картавлю, и «режиссер», «драматург» мне хуже произносить. «Актер» – то же самое, ужасно просто. И потом, все-таки, к писателю еще пока отношение более уважительное и серьезное, чем к режиссеру и актеру. Когда-то я дал себе определение «новый сентименталист» и потом пожалел об этом, потому что приклеилось надолго… Я рассказчик. Но очень структурированный. В последние годы больше занимаюсь литературой. В смысле ее производством. И выполняю спектакли, которые написал ранее. Сейчас подумываю о новых постановках, но они меня несколько пугают: потому что возвращаться в театр, став писателем, очень сложно.

– Правда, что материалы для своих книг вы берете из интернет-блогов?

– Бог с вами. Конечно, нет. Я не читаю блоги. Чукча не читает – чукча пишет! Я вообще, по секрету говоря, не в совершенстве умею пользоваться компьютером. До недавних пор у меня даже не было своего адреса электронной почты, я пользовался либо адресом дочери, либо адресом своего тур-менеджера. Что же касается тем… Непонятно, откуда они берутся, но уж точно не из Интернета.

– Почему вы обратились именно к жанру моноспектакля?

– Потому что лет 15 назад, когда я задумал свой первый спектакль, у меня не было ни одного артиста, и не было денег, чтобы их нанимать. Единственным человеком, которому не нужно было платить денег, был я сам. Так что ответ на ваш вопрос очень прост: я был один. И пошел сам на сцену. Когда я на сцене один, я пребываю в наисчастливейшем состоянии, потому что я вступаю в диалог со зрителем, для которого у него, у зрителя, множество инструментов – это аплодисменты, тишина, смех. Смысл диалога в узнавании: зритель узнал юмор и показывает артисту, что он его узнал, понял, что с ним это тоже было. Я точно знаю, что люди, которые смотрят мои спектакли в видеоверсии, и особенно в одиночку, не смеются вслух, как в театре, когда возникает диалог между актером и зрителем.

– А вы помните свой первый спектакль? Кто были ваши первые зрители?

– Свою первую пьесу я играл в Москве в ноябре 1999 года. Это была постановка «Как я съел собаку». Мои друзья устроили мне спектакль в кафе, можно сказать, в буфете. Они поставили 30 стульев, обзвонили знакомых. Пришло всего 17 человек. Конечно, подумаешь, какой-то парень из Кемерово будет читать какие-то монологи! И вдруг я вижу, как входит Зельдин. Величавый такой, на нем блейзер, шейный платок... Любимый актер Сталина. Он вошел и сел. И стал слушать. Я так разволновался! Стал комкать фразы, у меня пересохло во рту. А потом, уже внизу, он подошел ко мне и сказал: «Знаете что, юноша, а мне понравилось! Я вижу, как вы бережно относитесь к слову, к смыслу, к театру вообще…». А я стою и даже не знаю, что сказать, взял да и признался, что разволновался и вообще все играл не так. Тогда он мне сказал: «Никогда! Никогда более не говорите человеку, который вас хвалит за то, как вы играете, что вы играли не очень-то. А то что получается? Я вам только что сказал, что мне понравилось, а вы мне отвечаете, что мне понравилась какая-то ерунда?!».

– Евгений Валерьевич, а вам не кажется, что сегодня некоторые люди к вам ходят погоготать, как на Comedy Club, особо не вникая в глубину смысла того, что вы рассказываете?

– Нет, я сыграл уже около тысячи спектаклей, и ходит на них именно та публика, на которую я рассчитываю.

– Вам приходилось когда-нибудь прерывать выступление из-за поведения в зрительном зале?

– Хм… Помню, как-то я играл спектакль в Уфе, и в первых рядах по центру сидел парень, а с ним очень красивая барышня, его спутница. Он к ней и так, и эдак, пытался ее приобнять, поцеловать… Ей хотелось слушать меня, а ему хотелось другого, и это было ясно. Она мучилась. Видя это, мучился и я. Прошло минут сорок, я не выдержал и обратился к ним. Я сказал: «Юноша, вы не переживайте: в зале никто не понимает, что я обращаюсь именно к вам. Но я не могу к вам не обратиться, потому что вы отвлекаете свою спутницу от спектакля. Конечно, эта девушка пришла с вами, но пришла-то она ко мне!».

– Евгений Валерьевич, главный герой ваших произведений, как правило, человек благополучный. Почему вы не пишете об униженных и оскорбленных, о неимущих?..

– Писать про людей, которые живут в коммуналке, беспрерывно дерутся, не имеют денег на еду, наверное, можно. Но я тогда не понимаю, какой смысл будет в произведении. Это все мы и так видим ежедневно и повсеместно. А душевная работа нам не видна. Да, мой герой, как правило, человек благополучный. Он живет в городе, у него есть семья, есть работа, какие-то деньги, но это человек страдающий. А страдает он от того, что не знает, как ему жить. Я не касаюсь социальных вопросов и не ухожу туда в какие-то маргинальные сферы никогда. Заметьте, у меня ни в одном произведении нет врага у главного героя. Потому что мне интересно писать о неплохих человеческих отношениях. Наша жизнь состоит из того, что мы спим, едим, читаем газеты… Иногда за всю жизнь мы всего пару раз делаем серьезный выбор, у нас случается в лучшем случае пара серьезных любовей, двое-трое детей за жизнь и несколько трагических событий. И все. Так вот эта «вода», из которой на 90% состоит наша жизнь, мне и интересна. Очень интересна!

– Считаете ли вы проблемой тот факт, что очень многие люди так и не находят, для чего они, собственно, родились на свет? Это проблема общества?

– Это не проблема общества точно. Тогда можно было бы все на общество списать. Это частная проблема каждого человека, отдельного. Я знаю тех людей, которые всю жизнь делали много хорошего, были нужны и все равно страдали, понимая, что они делают не то. И уходили из профессии, из семей, из страны в поисках вот этого, и продолжали страдать. Я не могу быть уверен в том, что к шестидесяти годам я не приду к серьезнейшему сомнению в том, что я занимался и занимаюсь тем, чем я должен заниматься.

– Евгений Валерьевич, вот вы пишете книги, ставите спектакли, вас часто можно увидеть в эфирах телепередач, вы колесите с выступлениями по стране и при этом воспитываете трех детей… Как вы все успеваете?

– Больной вопрос. На самом деле мне всегда не хватает времени. Вообще, я жизнерадостный человек, я веселый товарищ и друг, я могу украсить компанию весельем, напиться и потанцевать, я могу неплохо продумать сценарий не только романа или спектакля, но и вечеринки. Но есть место в мире, в космосе, в себе, которое не позволяет успокоиться. И мне не нравится, что с годами это усиливается. Даже когда я беру тайм-аут на целый день и у меня есть возможность позаниматься какими-то приятными вещами – погулять, съездить и посмотреть на море, вкусно поесть, – мысли о том, что я чего-то не успеваю, не выходят из головы. Я понимаю, что во время отдыха я теряю время. Я сегодня не сделал то, что должен был сделать. Там на столе лежит недописанное, в голове висит недодуманное. Я не хочу это доделывать и додумывать, я хочу веселиться! Но не получается. У некоторых сверхжизнерадостных людей получается эти мысли о собственной неуспеваемости отключать и веселиться. А у меня нет.

– В Интернете много видеозаписей ваших творческих встреч со студентами. Вам нравится общаться с думающей молодежью?

– С думающей и радующейся. Студенты – счастливый народ, а я люблю счастливых людей. Самого меня рано лишили радостного студенчества: я поступил в 84-м году, а в 85-м забрали служить на флот. Первый курс был самым веселым и счастливым годом в моей жизни. А когда я вернулся в институт после службы, уже не был таким беззаботным.

– Разбирая тексты, студентам-филологам приходится искать в них несколько уровней смысла. У меня вопрос конкретно по вашим произведениям: вы в них эти уровни смысла заранее закладываете?

– В свое время я заканчивал кемеровский филфак и тоже занимался теорией литературы. И тоже восхищался, как же так мудро писателям удается все зашифровать, что потом одно счастье расшифровывать. А потом я прочитал пару научных работ по собственным текстам. И понял, что я тоже очень крутой! Причем эти научные работы были намного объемнее моих скромных произведений. Я читал и поражался! Поражался, как мои коллеги-филологи умудряются находить в моих текстах «такое»!

– Пару раз видела вас в гостях у передачи «Прожекторперисхилтон». Как вам общение с ребятами-ведущими? У них ведь несколько иное качество юмора…

– Мне нравятся эти ребята. С Цекало мы три года работали вместе, ставили спектакль. С Сережей Светлаковым и Ваней Ургантом также давно знакомы. Это люди очень талантливые, у них невероятная скорость мышления, с ними в этом плане даже бесполезно соревноваться. Они добрые, хорошие ребята, а главное – не пошлые. Благодаря некоторым выходцам из КВНа поток пошлости сегодня распространился по всем каналам, а этим ребятам как будто сделали прививку от пошлости. Так что, приняв участие в съемках передачи, я получил удовольствие. Хотя вообще для меня телевидение – вещь таинственная и непонятная, я им никогда заниматься не буду. Не люблю ходить на телевидение, не люблю всякие безумные программы типа «Пусть говорят». Зато я откликаюсь на предложения Познера, у него я тоже бывал неоднократно.

– С какими людьми вам приходится общаться чаще – с теми, кто испытывает к вам симпатию или нет?

– Мне приходится общаться с разными людьми. К счастью, я знаю, как себя вести: я научился уходить от общения, когда оно мне неприятно, научился не гневаться. В то же время мне не нравится быть осторожным по отношению к другим людям. Предпочитаю вести себя твердо, жестко. К сожалению, многие люди как-то обижаются в этот момент... А ведь даже с обидой на государство жить легче, чем с обидой на какого-то конкретного человека. Если у тебя есть такая обида, то ты – инвалид, потому что все время живешь этим чувством обиды.

– По поводу государства: как вы оцениваете происходящее в нашей стране?

– Сейчас не то, что сложно иметь гражданскую позицию, не понятно, кому ее высказывать, кому она нужна. Для того, чтобы любить время, в котором мы живем, нужно прикладывать очень много усилий. Каких угодно, но, в основном, душевных, конечно. И иметь возможность воспитывать своих детей в тех условиях и понимать, в каких они условиях живут, и понимать их. Только через любовь может прийти понимание того, что происходит. Может быть, ошибочное понимание, но понимание. Поверьте, это не брюзжание человека, которому за сорок. Самое неприятное то, что наше общество абсолютно апатично. Говорят, что устали дергаться даже те люди, которые ни разу не дергались. А еще говорят, что, видимо, это надолго.

– Сегодня очень часто можно услышать слово «кризис» – экономический, культурный, идеологический… Что нужно сделать, на ваш взгляд, чтобы ликвидировать кризис?

– Такой вопрос нужно задавать только самому себе. Я вам больше скажу: никакой ответ вас и не устроил бы, кроме своего собственного.