Между смертью и надеждой: землетрясение в Турции глазами очевидца

Утром 6 февраля случилось небывалое не только по силе, но и по масштабу землетрясение — пострадали десять провинций Турции. На огромной площади стерты с лица земли тысячи зданий, сотни тысяч людей не могут вернуться в свои дома, десятки тысяч погибли.

За тем, что происходило на юго-востоке Турции, внимательно следила корреспондент MSK1.RU Анна Голубницкая, которая побывала в Адане — одном из пострадавших во время катастрофы городов. Она эмоционально рассказала об увиденном в своей колонке.

Ну землетрясение и землетрясение, не впервой, подумала я в то утро. Пережили недавно, и это переживем. Однако уже к обеду масштабы бедствия стали прорисовываться с ужасающей четкостью. Магнитуда 7,7, сотни разрушенных домов, раненые, погибшие. Огромная территория — 10 провинций, где сейчас холодно, а в квартирах — высокая плотность жильцов.

Решение лететь приходит практически сразу — увидеть, что происходит, своими глазами, побывать в гуще событий и рассказать об этом всему миру, ну почти. Параллельно ставлю самой себе гуманитарные задачи — не могу оставаться в стороне от трагедии, раз уж окажусь там, в зоне бедствия, я обязана хоть чем-то помочь потерявшим всё людям. Увезти груз, побыть переводчиком, поддержать морально…

Рассказываю о предстоящей командировке сестре, а она ударяется в слезы: «А что я буду делать, если ты не вернешься?» Переживает, что я еду туда, где опасно, где за день произошло два серьезных землетрясения и толчки продолжаются.

Тяжесть наваливается, расширяется по телу, но страха и паники нет. Наоборот, адреналин и понимание тех людей, кто отправляется в горячие точки, зоны бедствий по зову души, оставляя комфорт и близких дома. Просто потому, что не может поступить иначе…

Девочки из русскоязычного чата откликаются на призыв о помощи — и собирают теплых вещей для пострадавших столько, что еле влезает в огромную спортивную сумку. Она неподъемная, и в обычное время здравый ум подсказал бы мне не ввязываться в это — надорвешься. Однако внутри такая уверенность, что всё пройдет легко. Так и выходит. В аэропорту на парковке пробегает мужичок с тележкой, перекладывает чемоданы в свой багажник, а потом отвозит мои сумки на этой тележке сквозь сугробы до входа в аэропорт: Стамбул — город, где я живу, замело, полметра мокрого снега чавкают под колесами и ботинками.

На стойке регистрации сотрудник пристально смотрит на меня, мою сумку и два распухших пакета с теплыми куртками, маленькую сумку с ноутом, пункт прибытия. Весы показывают какую-то астрономическую цифру, за которую сейчас придется платить, однако он считывает ситуацию, взглядом спрашивает, и я так же невербально подтверждаю: да, я лечу в зону бедствия, а в сумке — гуманитарная помощь. Он едва заметно кивает головой, молча нажимает кнопку, и огромная сумка уплывает в недра аэропорта. «Счастливого пути», — понимающе улыбается он, и в этой улыбке — не только выработанная годами профессиональная вежливость.

То, что произошло нечто из ряда вон выходящее, чувствуется в аэропорту — в кафе в зале ожидания сидят люди в униформе медицины катастроф. Наскоро перекусывают — неизвестно, когда им доведется подкрепиться и отдохнуть в следующий раз. В группе мужчин — одна женщина: волевое лицо, аккуратно уложенные в пучок черные волосы. Она улыбается шуткам коллег, а в глазах печаль.

Атмосферу катастрофы подчеркивает и электронное табло с рейсами: вылеты из многих городов зоны бедствия отменены. Просто потому, что разрушения не дают им нормально функционировать. Город Адана становится транспортным хабом на юго-востоке, билетов туда не достать, обратно — тем более. Лечу с пересадкой в Анталье — прямых рейсов нет. В углу в зале ожидания меряет ногами расстояние невысокий мужчина — разговаривает по телефону, голос встревоженный, всё время спрашивает, кто жив. В конце разговора он садится на свободную скамейку, опускает голову и обхватывает ее руками…

Вылет в Адану — рано утром. На сонном рейсе — люди в униформе спасателей, медики, добровольцы. Все молчаливо собранные, понимают, куда и зачем едут. Приезжают из других городов страны и из-за границы. Время играет против: под завалами — сотни тысяч людей, пока еще живых. Они кричат, шлют сообщения и умоляют их спасти. Ночи холодные, где-то -15, где-то -22, да и днем лежать на промерзлой земле без еды и теплой одежды — насколько хватит сил цепляться за жизнь? Каждый час увеличивается число жертв — одни не выдерживают и сдаются, другие погибли сразу же, в момент обрушения.

В самолете капитан делает анонс и выражает соболезнования. То же самое повторяет и старший бортпроводник. Трагедия коснулась всех — родственники, друзья, знакомые, близкие знакомых. И в этой концентрации боли у людей появилась сплоченность, желание помочь, даже в мелочах. Заметив, что я ищу наличку, улыбчивая стюардесса просто протянула мне бутылку воды и сказала: «Это бесплатно, нет проблем». Компания — жесткий лоукостер, и в обычное время предлагает всё за деньги. Даже воду.

Перед подлетом к Адане — тревога: каким я увижу город, где неоднократно была и с которым связаны теплые воспоминания. Сажусь в такси, кручу головой по сторонам, и у меня шок: город остался таким же, как я его помню — ни тебе разрушенных зданий, ни воя скорой, ни шатающихся по улицам обезумевших от горя людей, ни палаточных городков… В голове ступор: а где же землетрясение, я схожу с ума?

Всё это я увижу потом — по дороге таксист, не сдерживая эмоций, рассказывает о том, что произошло. Старая часть города выстояла под ударами стихии, а новой, с современными комфортными высотками, досталось. Есть жертвы, есть разрушения, больницы переполнены…

За сумкой с гуманитаркой приезжает Инга — глава русской ассоциации в Адане. Улыбается, держится, усталость не скрыть, времени сейчас нет даже на кофе. Поднимаемся в номер отеля, чтобы забрать сумку, по пути она рассказывает о случившемся. Адана отделалась легким испугом, по сравнению с другими регионами юго-востока, и, по ее словам, даже помогает другим провинциям справиться с трагедией.

Беру такси и еду в район, где обрушены здания. На завалах работает техника, спасатели как муравьи в зеленых жилетах, место действия оцеплено полицией. За лентой столпились люди, в основном мужчины, женщины в цветастых платках. Одни смотрят за тем, что осталось от их дома, другие ждут новостей об извлеченных из-под завалов. В углу возникает оживление — человеку стало плохо. Его усаживают, приносят воду, обмахивают, чтобы привести в чувство. Рядом стоят обнявшись и плачут две женщины — старая и молодая.

В маленьком парке неподалеку от завалов стоит девочка лет пяти в красной футболке с длинным рукавом. Широко распахнутые угольки-глазенки смотрят на изменившийся мир с недоумением и непониманием. Рука девочки — в ладошке у мамы, она что-то говорит ей немного назидательно. «Да, не по погоде одета, — вздыхает женщина, — а что делать? Мы выскочили из дома в чем были, в пижамах, когда всё затряслось. А куртка ее там осталась, где сейчас другую-то взять?» Женщина вздыхает и говорит, что сейчас живет в машине. Родственники далеко, мужа нет, помощи ждать неоткуда. Они пришли в парк, чтобы взять немного еды и воды, которую раздают волонтеры.

Возле другого дома словоохотливые старики смотрят на верхние балконы и обсуждают чудо: после сильнейших подземных толчков с холодильника не упал лежащий сверху чемодан. Они недоумевают, как такое может быть, и щедро делятся своими соображениями с окружающими.

Рядом стоят два друга — мужчины примерно 30 лет. Они работают на фабрике по выпуску газводы, а под завалами находится семья их коллеги и друга. Четвертые сутки они здесь, между надеждой и ожиданием, к ним присоединился их начальник — мужчины говорят, что их коллектив как одна семья. Уже вечером ожидание прекратится — один из них, Месут, извиняясь, напишет мне в вотсап, что семья его друга погибла. И я не знаю, есть ли такая сила и такие слова в этом мире, от которых ему реально стало бы хоть на йоту легче.

Еду дальше, в центральном парке непривычно бело: АФАД, турецкий аналог нашего МЧС, разбил палаточные городки для оставшихся без крыши над головой. На входе в мешках дрова, дым от костров выбивается из привычных запахов города. На солнышке, на перевернутых ведрах сидят и греются две женщины средних лет. У одной — клетка с рыжим котиком, который начинает истошно мяукать, жалуясь, очевидно, на случившееся на своем, кошачьем. Выбегая из дома, турчанка чудом умудрилась схватить кота — и спасти его. Это единственное оставшееся в живых близкое ей существо — женщина говорит, что все ее друзья погибли. Губы сжаты, а в глазах уже не осталось слез.

И таких историй — масса, они везде, достаточно только завязать разговор, и человек делится своей болью, радостью спасения, надеждой или горестями. Беда коснулась каждого.

Ранним утром возле отеля беру такси: водитель — усатый старичок с глубокими, очерченными морщинами и изрядным животиком, отказывает двум иностранцам и соглашается отвезти в аэропорт меня. Просит сесть на переднее сиденье и, пожимая плечами, опускает голову. В темноте вижу наброшенное одеяло на человека — старушка свернулась на заднем сиденье и спит в неудобной позе, подложив под голову руку вместо подушки. Теперь машина — всё, что у них осталось. Оставляю ему всю сдачу и вижу, как дрожат губы старика.

На вылете из Аданы — многолюдно: женщины с детьми, семьи, старики стоят в очереди на посадку. Переговариваются. У всех одна тема — землетрясение и как жить дальше. Нужно цепляться за жизнь, которая была дана во второй раз, и выстраивать всё по кирпичику заново. В аэропорту идет разгрузка гуманитарной помощи — видны самолеты международных организаций. Во время турбулентности пассажиры начинают истошно визжать.

Поразительно, как почти в едином порыве люди отозвались и стали помогать нуждающимся, буквально отдавая последнее, кто чем мог: отправляли деньги, открывали двери своих домов для обездоленных, покупали и отправляли теплую одежду, становились добровольцами. И этот вихрь доброты, желания помочь захватывал в свое кольцо всё больше людей — вне зависимости от национальности, возраста, пола, религиозных убеждений, границ. Сердца словно смягчились перед лицом жесткого испытания, и в первую очередь на человечность. Не все его прошли — в регионе подняли голову мародеры, которые занимались вымогательством у водителей грузовиков, едущих в зону бедствия.

Пугающие сводки жертв сменялись новостями о чудесном спасении из-под завалов на пятые, шестые сутки после землетрясения, когда, казалось бы, не осталось никакого шанса и надежды.

В эту командировку я улетала с большим грузом — гуманитарной помощи. Но вернулась я тоже не налегке. Тяжесть в голове от мыслей, в горле застывает ком. Кого-то можно было спасти, подоспей помощь вовремя, кто-то бы не замерз, получи своевременно посылку с теплой одеждой. Сообщить матери в далекий Нижневартовск, что ее дочь погибла под завалами. Слышать истории тех, кто пережил катастрофу почище любого фильма ужасов. Видеть детские слезы и отчаяние в глазах стариков. Это тот багаж, который не взвесит ни одна авиакомпания и который надолго останется со мной.

Читайте также, как на разрушения отреагировали россияне, ставшие очевидцами. Жительница турецкого Мерсина рассказала о панике в городе и о том, как местные собирают гуманитарную помощь. Ранее россиянка Татьяна, живущая в Турции, рассказала о том, что в первую очередь они спасали котов.