«Я очень устала и хочу умереть». Как россияне убивают болеющих близких из сострадания — тяжелые истории о мотивах и наказании

В конце января в городе Камень-на-Оби Алтайского края 37-летний сын задушил свою мать. В релизе Следственного комитета мало подробностей, но говорится, что женщина перед смертью сильно болела и не могла обслуживать себя сама. Следователям еще предстоит разобраться в произошедшем, сейчас в отношении сына погибшей возбуждено уголовное дело по статье 105 УК РФ («Убийство»). В начале февраля в Первоуральске Свердловской области 40-летний Рустам зарезал свою жену, которая была прикована к кровати из-за болезни. Как рассказали родственники семьи, несколько месяцев назад у Елены нашли опухоль, болезнь была на четвертой стадии. Женщина угасала на глазах. Близкие Рустама уверены: на убийство он пошел из сострадания. После этого он свел счеты с жизнью.

Когда подобные дела доходят до суда, родственники порой признаются, что руководствовались «состраданием». «Не мог мучить больше» и «хотел помочь умереть» — так они описывают свои действия. Дела, в которых фигурирует мотив убийства из сострадания, единичны, но мы отыскали такие приговоры в базах судов. Журналисты Ксения Лысенко из NGS.RU и Дарья Манохина из E1.RU поговорили с адвокатами, психологами, которые работают с неизлечимыми больными, и специалистами по паллиативной помощи. Что толкает людей на страшные преступления против самых близких людей и какие проблемы обнажают подобные убийства — в этом материале.

Пенсионер Владимир Николаевич не жил в Новокузнецке постоянно — его семья перебралась в другой регион. В Кузбасс он приезжал из-за 87-летней матери, которая последние годы сильно болела. Вместе с мамой он пробыл 9 месяцев в 2021 году, уехал к семье под Новый год, а затем вернулся в Новокузнецк в конце января 2022 года, чтобы вновь ухаживать за ней.

В суде он потом скажет, что маму часто не держали ноги, она падала и руками держалась за живот — это отражено в приговоре Центрального районного суда Новокузнецка. А однажды увидел ее сидящей в зале с «практически черным лицом» и «с постоянными стонами».

Ситуацию усложняло то, что мама Владимира Николаевича решительно отказывалась от медицины, предпочитая нетрадиционные средства.

6 июня 2022 года Владимир Николаевич услышал хлопок и понял, что мама упала в соседней комнате. Он подбежал к ней, перевернул и увидел, что та уже не в себе, а затем на него «что-то нашло».

— В тот момент ощущал сильный жар и весь стал мокрый от пота. Какие чувства побудили на удушение матери, сказать не может. В голове была полная пустота, хотя он душил ее целенаправленно и осознавал, что делает, но делал это для того, чтобы облегчить ее страдания и не мучить больше. В момент удушения сильно волновался, но продолжал находиться в сознании, всё понимать и руководствоваться своими действиями. Душил он ее примерно 1,5–2 минуты, — говорится в приговоре.

Мать он решил похоронить, но обращаться в полицию не стал. Вместо этого зашел в хозяйственный магазин, где купил пленку и мешки для мусора. Далее расчленил тело, а потом попытался вывезти его по частям: ноги в черном пакете он оставил за городом, возле СНТ, а вот с верхней частью туловища ему это не удалось, поэтому он оставил части тела на балконе. Там они пролежали с июня до октября, пока в Новокузнецк не приехала его жена решать вопрос с наследством (квартира погибшей женщины должна была достаться дочери Владимира Николаевича. — Прим. ред.). Тогда он решил сознаться в убийстве, позвонил в полицию и рассказал, как расправился с матерью.

— Спокойный, примерный семьянин, хороший работник. Но вот что-то, как он говорит, нашло. Может, состояние мамы так повлияло — она много падала, стонала от боли, по его словам, но лечиться отказывалась. Видимо, в медицину традиционную она не верила, ехать в больницу не хотела, — объясняет адвокат Владимира Николаевича, попросивший не называть его имя. — Экспертизу ему проводили психолого-психиатрическую, признали его здоровым, никакого помешательства у него не было. Если бы был аффект, была бы другая статья. При аффекте человек не помнит, что сделал. У него в глазах побелело, очнулся, и уже всё готово. Здесь он в подробностях рассказывал, как душил, как пальцы сжимал, что она делала в тот момент.

В августе 2023 года 63-летнего Владимира Николаевича осудили на 8 лет лишения свободы в колонии строгого режима за убийство (часть 1 статья 105 УК РФ). Его защитник подал апелляцию, в ноябре суд пересмотрел приговор и немного уменьшил срок — до 7 лет и 10 месяцев лишения свободы.

— Он сам рассчитывал лет на пять лишения свободы. Как раз, наверное, лет пять пройдет, его могут выпустить условно-досрочно.

Видите, чем именно болела мать, установить не удалось. Диагноза не было, от врачей она отказалась. А по трупу ничего уже установить нельзя было, там гнилостные изменения начались. Наверное, еще и это обстоятельство повлияло, — добавляет адвокат.

Суд учел в качестве смягчающих обстоятельств то самое сострадание, о котором говорил Владимир Николаевич, а также его возраст и признание. Но, вероятно, отягчающим стало расчленение тела — об этом в приговоре ничего не говорится, но адвокат предполагает, что это могло повлиять на назначение срока. Как-то еще оспаривать приговор у семьи Владимира Николаевича планов нет.

Адвокат пенсионера признаётся, что за более чем 20 лет практики дело, подобное этому, встречается ему впервые:

— Как-то в самом начале моей практики были убийства, но там не было сострадания. Как правило, такая ситуация: сын был алкоголик, мама непьющая, ругала его, что он пьет и не работает. Тот психанул, маму убил на почве личных неприязненных отношений. А вот чтобы из сострадания и такой положительный человек — это у меня впервые.

Адвокат Видана Ширшова говорит, что ни разу в своей работе не сталкивалась с убийствами тяжело больных людей из милосердия.

— Что касается именно Новосибирской области: даже у коллег спросила, которые работают по 20–30 лет, тоже никто с этим не имел дела. По практике именно в нашем регионе сказать нечего. Но ознакомившись с приговорами других судов, могу однозначно сказать, что обстоятельство совершения преступления по мотивам сострадания, безусловно, учитывается при вынесении приговора. Причем мотив сострадания может учитываться в любой форме, потому что у нас перечень смягчающих обстоятельств открытый. Поэтому если суд видит по обстоятельствам дела какие-то такие особенности, которые фактически смягчают вину, конечно, это всё учтется. Но самое главное — суд смотрит на направленность умысла подсудимого, — объясняет она.

Тела Елены и Рустама из Первоуральска Свердловской области обнаружил старший сын женщины. Он целый день не мог дозвониться до отчима и приехал к родителям домой. Дверь ему никто не открыл, поэтому в квартиру на первом этаже молодой человек забрался через окно — и сразу вызвал полицию. По предварительным данным следствия, Рустам убил супругу, после чего покончил с собой.

У пары остался еще младший сын — ему четырнадцать лет. Незадолго до трагедии отец увез его к родственникам в Башкирию. А сам вернулся в Первоуральск — ухаживать за женой. Родные не знают, планировал ли он убийство уже тогда или решился на него внезапно.

— Он сильно переживал из-за ее здоровья, — рассказала E1.RU мама 40-летнего Рустама. — Мы надеялись, что она выздоровеет. Потом совсем плохо стало, у нее ноги отнялись, а изо рта кровь шла.

По словам подруги семьи, 5 февраля Рустам должен был отвезти жену в хоспис. Но вместо этого он совершил преступление.

— Мы не знаем, что у него в тот момент в голове было. Он ее очень любил, — рассказала близкая подруга Елены. — Но всё равно я считаю, что он не имел морального права лишать ее жизни.

Следователи возбудили уголовное дело по статье «Убийство». Адвокат Сергей Колосовский говорит, что в итоге его закроют из-за смерти виновника — в отличие от похожего дела Виктора Меньшикова, которое дошло до суда.

В базах данных судов Новосибирска и области действительно нет ни одного дела об убийстве из желания прекратить страдания близкого человека. Но пару лет назад громко прозвучала история Екатерины из Бердска. В марте 2021 года, в день своего рождения, 62-летняя женщина отравила сына лекарствами, а затем пыталась покончить с собой. Известно, что она страдала онкологическим заболеванием, а ее сын имел диагноз «детский церебральный паралич». Как пишет «Курьер.Среда.Бердск», Екатерина оставила записку для мужа примерно с таким содержанием: «Прости, мы устали, так будет лучше. *** (имя сына) был согласен».

В квартиру, где всё произошло, успел вернуться муж Екатерины — он вызвал скорую для своей жены. Сына же спасти не удалось. В тот же день Следственный комитет возбудил уголовное дело в отношении Екатерины, но ход оно не получило, поскольку через трое суток женщина скончалась.

По данным «Комсомольской правды», все последние годы женщина буквально разрывалась: много времени отнимал уход за сыном, который мог только двигать головой, и собственным заболеванием, не поддающимся лечению. Соседи семьи рассказывали, что несмотря на мужа и младшего сына, который родился здоровым, выучился и получил престижную работу в Новосибирске, всю заботу за старшим больным сыном она взвалила на себя — ради этого даже оставила работу. Они же уверены, что на страшный шаг Екатерина решилась, потому что чувствовала, что ей не хватает сил, чтобы обслуживать сына, и опасалась за его жизнь в будущем, когда ее не станет.

Тяжелая история обессиленной мамы и ее больного сына попала в новосибирские паблики в соцсети «ВКонтакте». Пользователи не скупились на комментарии и желали женщине попасть за решетку (публикация была сделана до известия о смерти Екатерины. — Прим. ред.), а также призывали других пользователей не жалеть и не оправдывать ее.

А в Свердловской области известный психиатр выбрал решение, которое вряд ли бы посоветовал кому-то из пациентов: 19 сентября прошлого года он убил 43-летнего сына-инвалида и покончил с собой. После смерти жены не смог ухаживать за больным сыном.

Паллиативный психолог Инесса Шереметова, которая плотно работает с пациентами хосписов, их родственниками, а также изучает тему эвтаназии, запрещенной в России, объясняет, что ситуация в последние годы начала меняться, и люди стали чаще обращаться к психологам в момент тяжелой болезни близких. В основном инициатором выступает «молодое поколение», в то время, как люди более взрослого возраста всё еще живут убеждением: «Мы не психи, нам к психологам не нужно».

— Множество трагедий мы уже избежали, поэтому надо продолжать просвещать людей и освещать психологическую, психоэмоциональную систему. Всё-таки тема по-прежнему табуирована, и я больше чем уверена, что кто-то будет возмущен, что об этом говорят и пишут. А кто-то вообще будет осуждать эту женщину из Бердска, решившуюся убить сына и себя. Часто люди не умеют быть сочувственными и сострадательными, они не могут предложить другому человеку свою поддержку и помощь, а могут только осуждать или просто оставаться на уровне жалости. А жалость никакую поддержку вообще не дает. Общество не всегда готово понять, что привело к трагедии. Обществу или общественности гораздо легче осудить и заклеймить. Я так думаю, в случае с этой историей (имеется в виду убийство в Бердске. — Прим. ред.) будут люди, кто будет клеймить или обзывать эту маму, потому что нет готовности видеть шире и видеть проблематику, — считает специалист.

Психолог говорит, что порой родственники тяжелобольных людей испытывают не меньший стресс, чем сами заболевшие. Только двое человек на ее памяти за все 10 лет работы признавались, что не испытали ничего, услышав свой неутешительный диагноз. Один из них был врачом, который узнал, что неизлечимо болен.

По словам Инессы Шереметовой, первое, что нужно сделать в случае, если тяжелый диагноз поставили родственнику и тот начал говорить, что хочет уйти из жизни, — решить вопрос с обезболивающим:

— Часто ко мне приходят родные и рассказывают, что они даже начинают прятать острые предметы, потому что родственник пытается что-то сделать с собой. Или переживают, начинают следить и не оставляют человека одного. Обезболить — вот что нужно сделать в срочном порядке. А это паллиативная служба, терапевты, медики.

Этот вопрос закрываем в первую очередь, во вторую — эмоциональная боль. Человек может быть физически обезболен, но на душе такое состояние, что с ним очень сложно справиться. У него рушатся надежды и чаяния, он хочет жить дольше, выполнить какие-то свои задачи. А при постановке диагноза понимает, что, скорее всего, многое из этого не случится. Поэтому эмоциональная боль тоже может быть сильной, так что здесь уже включается психолог или психотерапевт. Если в анамнезе есть психические заболевания, то психиатр.

По мнению психиатра Георгия Амусина, в странах, где официально разрешена эвтаназия, решение о смерти близкого принимается взвешенно и осознанно. Но в России, где прерывание жизни человека, страдающего неизлечимым заболеванием, приравнивается к убийству, это всегда следствие глубокого отчаяния.

— У нас это происходит на фоне социального кризиса и постоянного перегруза нашей психики. Переход из одного кризиса в другой начинает бить по тому, что называется чувством жизни. Если у тебя, например, онкология, ты сразу оказываешься в зоне теневых процессов: ты должен попасть в квоту по лекарствам, по операциям. Ты должен ждать, терпеть. А когда рядом родственник, он тоже видит твою боль, твое социально-психологическое западание.

И вот что с этим делать? Антидепрессантами тут не справишься. Тут должна быть система, уверен врач.

По словам экспертов, в последнее время ситуация меняется: люди чаще обращаются за помощью к специалистам, когда их родственники тяжело болеют. Смертельный недуг в корне меняет уклад жизни не только самого пациента, но и его близких.

— В этот период у родственников развивается состояние тревоги, а то и астеноневротический синдром. Понятно, что сдают нервы. Особенно когда у близкого человека боли. Нельзя дома оставаться один на один с таким человеком, это очень тяжело. Для этого существуют паллиативные стационары. Есть лечебные вопросы, которые дома просто не решаются. Другое дело, что люди не знают, куда обращаться. Люди впервые сталкиваются с этим и замыкаются в одном пространстве с тяжелобольным человеком. А нам нужно держаться вместе.

У меня в кабинете ни разу не было разговоров об эвтаназии. Только о том, как облегчить состояние, поместить в больницу, — говорит клинический психолог Ольга Дзержинская, которая работает в системе паллиативной помощи неизлечимым больным.

Из всех изученных приговоров об убийствах по мотивам сострадания выделяется дело пенсионера и инвалида третьей группы Николая Владимировича из Кемерово, получившего условное наказание. Правда, в данном случае речь идет о покушении на убийство.

В 2013 году Николай Владимирович, долгое время проживавший со своей сожительницей, решился на отчаянный шаг из-за ее болезни — женщина страдала циррозом печени и мучилась от болей, но от госпитализации всё равно отказывалась. За ней ухаживал сам Николай Владимирович, а также приехала ее дочь, которая поселилась в их доме на время болезни матери.

— Примерно за неделю до смерти состояние [сожительницы] стало ухудшаться, она уже не могла сама передвигаться, не могла питаться без помощи. В разговоре с ним она начала высказывать мысли о том, что она очень устала и хочет умереть, чтобы не мучиться, — такие показания Николая Владимировича фигурируют в приговоре.

В одну из ночей сожительница расплакалась и рассказала ему, как сильно у нее всё болит, и вновь призналась, что хочет умереть. Пенсионеру «стало жалко» ее, и он решил «помочь ей умереть». Для этого он взял шнурок, дождался, пока та уснет, и накинул ей на шею. Но утром выяснилось, что женщина не умерла, а сильно отекла из-за удушения. В суде потом дочь скажет, что утром мать плохо себя чувствовала, но была в сознании и даже просила пить. Сожительницу перенесли с пола, где она уснула, на кровать, там через пару часов она скончалась. О том, что Николай Владимирович пытался задушить жену, он никому из близких не сказал, но признался, когда пришли результаты судмедэкспертизы.

Как указывается в приговоре, родные женщины не стали его осуждать и просили суд о смягчении приговора, подчеркивая в своих показаниях, что с погибшей они любили друг друга, не ссорились и старались во всем поддерживать. В 2014 году суд вынес решение — назначить наказание в виде 4 лет свободы условно с испытательным сроком на 4 года.

17 лет лишения свободы с отбыванием наказания в колонии строгого режима получил Рудольф из Забайкальского края в 2019 году. Его обвиняли по трем статьям: «Убийство», «Причинение средней тяжести вреда здоровью лицу, находящемся в беспомощном состоянии» и «Истязание». Как установил суд, мужчина расправился с парализованной матерью, недавно пережившей инсульт. Причиной стала «личная неприязнь в связи с ее физическим состоянием, преклонным возрастом и болезнью». В приговоре есть подробное перечисление всех увечий, который он нанес женщине, — кровоподтеки, ссадины, ушибы, в том числе лица, перелом двух ребер. Скончалась она от удушения.

В ходе суда Рудольф настаивал на том, что мать не убивал, а смерть наступила «нечаянно».

— В январе мать выписали из больницы, и когда он приехал ее забирать, узнал, что она не может ходить, говорить, не может двигаться и обслуживать себя. Он привез ее домой и как мог за ней ухаживал, кормил, мыл, переодевал, купил и давал лекарства. К ним приезжали врачи, приходили соседки, но приходили ненадолго, никакой практической помощи от них не было. Ему приходилось каждый день стирать, греть воду и мыть мать. Ему никто не помогал, ему приходилось одному садить мать на диване, но она не могла самостоятельно сидеть, всё время падала, от чего у нее образовывались телесные повреждения. <...> Беспомощность матери его не тяготила, его больше тяготили финансовые проблемы, — приводятся в приговоре показания сына.

Но сразу после задержания он признался, что пару раз все-таки ударил мать, потому что «был злой на ее беспомощность». Эти показания также есть в приговоре:

— Он понимал, что мать слышит оскорбления, понимал, что ей больно, она стонала, закрывала глаза, плакала, когда наносил ей удары и кричал на нее. Он понимал, что она чувствует боль и не может ничего сказать или сделать. Он наносил ей удары в порыве гнева, ярости за то, что не мог ухаживать нормально за матерью, за то, что она не может за собой ухаживать, из-за нехватки денег и вообще из-за неустроенности в жизни.

Решающими стали показания судмедэксперта, а также соседок, которые навещали мать Рудольфа, видели синяки на ее теле, неухоженность в доме и даже обращались в краевую больницу. Согласно данным в приговоре, врачи навещали парализованную женщину минимум три раза: дважды — терапевт и один раз — невролог. После первого визита терапевт сообщила неврологу, чтобы тот выдал направление о возвращении пациентки в паллиативное отделение. Невролог, придя в дом к женщине и ее сыну, осмотр проводить не стал («так как понимал, какой у нее диагноз и что никакую информацию о состоянии здоровья он у больной не получит»), повреждений на теле не видел, но направление в паллиативное отделение выдал. Судя по всему, сын убил мать раньше, чем ту направили в больницу, это случилось в конце февраля.

Адвокаты подали на апелляцию, но приговор остался неизменным.

— Это, конечно, крайняя ситуация, это жуткая ситуация. Это практически такая же, знаете, как ранняя ситуация, которая, слава богу, была давно у нас, — это когда жена выбросила вещи мужа, потому что она узнала, что у него онкология, четвертая стадия, а у нее дети. И она его выпнула со словами: «Иди куда-нибудь, нас не заражай, вообще-то нам не нужен». Я бы сказал, что это такие переборы, связанные с психическими состояниями человека. Они напрямую никак не связаны с тем, что человек чего-то не знал или не получал какой-то информации. Во всех поликлиниках у нас есть либо открытые кабинеты, либо обученные люди, которые, может быть, совмещают, но всё равно имеют знания по оказанию паллиативной помощи. Я к тому, что обычно, когда человек обращается в медицинскую организацию, то он и получает информацию, — комментирует случай из Забайкалья главный внештатный специалист Министерства здравоохранения Новосибирской области по паллиативной помощи Дмитрий Лайвин.

Он объясняет, что главная задача паллиативной помощи заключается в улучшении качества жизни там, где куративная помощь (действенная, связанная с лечением. — Прим. ред.) не справляется.

— Очень хорошо, что в России эвтаназия была запрещена. Несмотря на эти вопли в 90-е годы о том, что есть такой метод, что давайте мы вам введем лекарственный препарат и всё это закончится, прекрасно, что государство отреагировало и сказало, что у нас будет паллиативная медицинская помощь, которая позволит человеку жить столько, сколько он сможет. Мы не вмешиваемся в срок жизни и не вмешиваемся в срок смерти. Поэтому вопрос о том, сколько у нас может находиться человек в отделении, не рассматривается: у нас нет такого понятия, как 28 или 14 дней. По-другому решается вопрос, — добавляет он.

Например, в отделении могут подолгу лежать люди, чья «жизнь на волоске», или время от времени находиться люди с неизлечимыми заболеваниями, с которыми, как замечает специалист, они могут жить долго.

Что касается обезболивания, то, по словам Лайвина, есть «определенные» препараты, которые врачи могут применять на дому. В то же время есть и сильные обезболивающие — использовать их можно только в условиях стационара. В частности, речь идет об обезболивании при онкологических заболеваниях.

— Если мы скатимся еще лет на 15 назад, даже, наверное, чуть побольше... Ситуация была настолько в этом отношении нехорошая, что, когда врачи видели, что они не могут помочь, они могли произносить жуткие вещи. Так и говорили: «Всё, забирайте домой и делайте, что хотите». А еще было драконовское законодательство от Советского Союза по использованию обезболивающих препаратов, и человек был буквально выброшен с болью, в прямом смысле этого слова. Именно поэтому я еще раз хочу сослаться на знаменитое выступление президента, когда он сказал: «Всё, хватит», — и у нас появилось такое понятие, как оказание паллиативной медицинской помощи с приемом обезболивающих средств, включая опиоиды. Конечно, всё это (неосведомленность и непрофессионализм врачей. — Прим. ред.) еще некоторое время сказывалось. У нас еще в 18-м году, в 15-м году было огромное количество звонков в Минздрав России, в Росздравнадзор, и все по поводу необезболивания. Слава богу, мы практически от этого ушли, — заключает Дмитрий Лайвин.

Как замечает президент благотворительного фонда «Защити жизнь» Евгения Голоядова, паллиативная помощь развивается в России относительно недавно, поэтому где-то это происходит успешно, а где-то — нет. Она сетует на нехватку коек для паллиативных больных, отсутствие хосписов и плохую осведомленность людей о том, что вообще представляет собой паллиативная помощь.

Благотворительный фонд «Защити жизнь» при поддержке Фонда президентских грантов запустил консультативную службу по обезболиванию и паллиативной помощи. Многих пациентов, позвонивших на линию, они передают Дмитрию Лайвину, а кого-то консультируют, даже если человек обратился не совсем по теме — например, по уходу за пожилыми родственниками.

— Есть, допустим, понятия «паллиативный пациент» и «пациент для реанимации». Тут порой нет такой четкой границы, и периодически пытаются отдать в паллиативную поддержку из больницы пациента, который, собственно говоря, не нуждается в паллиативной помощи, а нуждается только в вентиляционной поддержке. Он не является паллиативным пациентом, но врачи не знают, что с ним делать, потому что таких мест, где бы он находился, нет. Или есть люди, которые нуждаются в уходе. Это люди преклонного возраста, за которыми не могут ухаживать родственники. Это не паллиативная помощь, а помощь в обеспечении его жизни. Мест для таких людей тоже катастрофически мало, это проблема. Есть какие-то частные клиники, есть даже по более-менее адекватным ценам, — объясняет Евгения Голоядова.

Медицинская паллиативная помощь — это примерно 20% от того, что в целом понимается под паллиативной помощью, продолжает она. С паллиативными больными в идеале должны работать психологи, психиатры, волонтеры, духовники, а с родственниками таких больных — соцработники и специалисты паллиативной поддержки, которые должны объяснить, как ухаживать, где получать нужное оборудование и лекарства.

— Самый большой страх смерти — это неизвестность, это боязнь, что тебе будет страшно, тебе будет больно. И ведь никто же из нас не хотел бы умереть в реанимации в трубочках. Я думаю, что, если человек представляет саму смерть, наверняка он ее представляет среди близких, когда все с ним могут проститься. Потому что когда, допустим, человек лежит в реанимации, а родным утром сообщают, что человек умер, то что при этом чувствуешь? Рядом с моим близким были непонятно кто, были врачи, были реаниматологи, но как они с ним обращались? Кого он видел в последние минуты своей жизни? С кем он разговаривал? А потом приходит осознание, что ты не простился даже, и ты не сказал, что ты его любишь. Часто у людей, которые потеряли родственников таким образом, это сидит комком до конца жизни, — заключила Елена Голоядова.

Она признаёт, что порой им на линию поступают звонки от растерянных людей, чьи близкие оказались в реанимации, а врачи при этом говорят, что планируют их выписать домой. В таком случае она объясняет, что выписать могут только стабильного пациента, способного самостоятельно дышать. Как подчеркивает Евгения Голоядова, нормальная ситуация, когда паллиативный больной находится дома, на поддержке. В этом случае самым важным для него является обезболивание. При этом даже некоторые пациенты могут ходить на работу и заниматься какими-то привычными делами.