Реаниматолог о том, что чувствуют люди в медикаментозной коме и о четвертой волне ковида после сезона отпусков

Анестезиолог-реаниматолог петербургского Госпиталя для ветеранов войн Михаил Дмитриев — в числе тех врачей, кого недавно наградили за самоотверженность при оказании помощи больным в условиях пандемии знаком отличия «За доблесть и отвагу». «Доктор Питер» расспросил у него, было ли страшно работать в самом начале эпидемии? Что происходит в реанимации? Поможет ли встреча с родными улучшить состояние больных?

Привыкнуть жить со смертью

— Почему вы решились стать анестезиологом-реаниматологом?

— Все произошло не случайно. Когда я учился в медицинском училище, стал работать санитаром на станции скорой медицинской помощи. Меня, как молодого человека, пригласили в спецбригаду интенсивной терапии, потом в кардиореанимационную. Получается, что я уже с санитарской практики приобщился к интенсивной терапии. И не видел себя в другой отрасли, когда окончил институт. Другие специальности мне не кажутся такими же интересными. После окончания института, я получил специализацию по анестезиологи и реаниматологи и приступил к работе в отделении реанимации больницы имени Петра Великого.

— Вы привыкли к тому, что люди уходят?

— Не могу ответить за всех. Я привыкнуть не смог. Когда человек уходит, у тебя все равно остается ощущение, что ты чего-то не доделал. Всегда червь сомнения есть, и это, мне кажется, нормально.

— Из-за ковида это ощущение усиливается? Ведь, кажется, вот почти здоровый человек, а потом он резко ухудшается?

— В принципе, с респираторным дистресс-синдромом мы сталкивались очень давно. Но ковид дает больше непредсказуемости. Пациент дышит самостоятельно, вдруг он внезапно обрушивает сатурацию и начинает уходить. Прибегаем к вспомогательной вентиляции через маски или через носовые канюли. Многие пациенты хорошо реагируют, поднимают сатурацию, становятся лучше, рентгенологическая картина не вызывает опасения.

А потом у некоторых, как правило, с сопутствующими патологиями, происходит срыв компенсации, и там сделать ничего невозможно.

— После инвазивной вентиляции легких какой прогноз? Европейские врачи называют цифры от 15 до 43 процентов выживших.

— Лично я статистикой не занимался, но в мировые показатели мы, наверное, вписываемся. Инвазивная вентиляция легких — это не приговор. После инвазивной вентиляции легких некоторые пациенты выздоровели и были выписаны домой.

Плачут ли пациенты в коме

— Что происходит в реанимации? Именно там прерывается связь с родными, это повод для множества переживаний…

— В реанимации постоянно горит свет, чтобы визуально лучше наблюдать за пациентом. Иногда мы его приглушаем, потому что есть пациенты, которые жалуются, что из-за яркого света не могут отдохнуть. Идем на уступки, чтобы обеспечить максимальный комфорт. Иначе это может привести к нервозности, а это плохо в таком состоянии.

— Если пациент нервничает, вы используете седацию?

— Это не очень хороший вариант в данной ситуации, он приводит к потере контроля над своим организмом пациента и большей непредсказуемости для врача. Лучше, когда пациент находится в ясном сознании.

Я не говорю про интубированных больных на искусственной вентиляции легких. Для них необходима медикаментозная седация.

— Что чувствуют пациенты в медикаментозной седации? Говорят, кто-то смеется, кто-то плачет…

— Никто не плакал и не улыбался. И думаю, что это невозможно, если это достаточная седация. Как правило, пациент после ничего не помнит. Это глубокий сон. Боли они тоже не чувствуют, так как по необходимости используется анальгетик. Есть препараты для седации, которые могут вызывать возбуждение и галлюцинации, но мы их не вводим.

— Как питаются пациенты на ИВЛ?

— Если используются маска или канюли — то обычное питание. Если инвазивная ИВЛ, то пациенту вводится назогастральный зонд, питание осуществляется через него. Есть специальные смеси, они обеспечивают сбалансированное питание по микроэлементам, по калоражу.

— Если бы была такая возможность сейчас, улучшило бы состояние пациентов общение с родными: по телефону, по видеосвязи или лично?

— Раньше такая практика существовала. Обычно я спрашивал пациентов, хотят ли они вообще видеть своих родных. Этот момент надо обязательно учитывать, потому что мы же не знаем, какие отношения у них. Но посещение реанимации не применительно к ковиду.

— Есть европейский опыт, когда медперсонал дает возможность пообщаться или попрощаться с родными по видеосвязи. Насколько это реально у нас?

— Для этого необходимо специальное оборудование и отдельные, на одного пациента, боксы. Если снимать на камеру пациента, то другие пациенты могут попасть в кадр, тут могут возникнуть и юридические нюансы.

— А, например, для тех пациентов, которые находятся на инвазивном ИВЛ? Они же уже не распространяют вирус, так как за них дышит аппарат?

— Теоретически, вирус распространяется с дыханием. Но пациент на ИВЛ требует санации, его периодически отключают от аппарата, потом подключают вновь. Требуется бронхоскопия, когда убирают излишки мокроты, которые мы не можем эвакуировать обычным санационным катетером. Пациент не всегда подключен.

Кто не боится ковида

— Если человек «уходит», в какой момент вы останавливаете реанимацию?

— Существуют временные критерии оказания реанимационной помощи — 30 минут. Если это утопление в холодной воде или замерзание, реанимационные мероприятия можно проводить дольше. В обычных условиях — тридцать минут. Если в течение этого времени не удалось восстановить сердечную деятельность и самостоятельное дыхание, останавливаем реанимацию.

— Сейчас актуальная тема: «будет ли четвертый подъем». Стоит ли его ждать?

— Примерно 18 тысяч больных регистрируется ежедневно. Закончился период отпусков, многие непривитые выезжали за границу. Это отягчающий фактор. Необходимо вакцинироваться! Есть пример Китая, где фактически нет заболевших…

— Есть и другой пример, Швеция, которая не закрывалась, не вводила ограничения. А есть Израиль, в котором прививаются, однако заболевших становится больше…

— Чем в Израиле прививаются?

— Полагаю, что большинство Pfizer…

— А у нас — «Спутник V»! Я считаю, что это лучшая вакцина. Ее платформу создали еще в советское время. У нас в России одна из сильнейших школ иммунологии.

И у меня есть личное наблюдение, четверо моих знакомых привились, заболели, но перенесли всё в легкой форме, без пневмонии.

— Вы боитесь входить в реанимацию?

— Вначале было страшно, теперь — нет.

— Потому что вы переболели и привились?

— В том числе. Но хотелось бы сказать, что не боится только неумный человек, страх — чувство, которое заложено в нас природой. Есть бравада. А смелый человек характеризуется тем, как он может преодолевать свои страхи. Я считаю, что надо прививаться. Это и нам облегчит работу. И у людей будет меньше горя.