«Репетиция Чернобыля»: как советские власти скрывали атомную катастрофу в закрытом городе Горьком

Радиационная авария на заводе «Красное Сормово» в Нижнем Новгороде (тогда — Горьком) произошла во время строительства атомной подводной лодки 18 января 1970 года, за 16 лет до взрыва на Чернобыльской АЭС. Это одна из самых масштабных радиационных аварий советского периода. До Перестройки данные о ней были засекречены, а говорить о катастрофе было не принято. Журналист NN.RU Александр Токарев пообщался с немногими оставшимися в живых участниками событий полувековой давности. Власти так и не признали их заслуг, поэтому участники событий не имеют такого же статуса, как ликвидаторы последствий катастрофы на ЧАЭС.

Авария, о которой нельзя говорить

Воскресенье, 18 января 1970 года, город Горький, СССР. Морозный выходной день — большинство жителей закрытого советского города отдыхают. Но на судостроительном заводе «Красное Сормово» в условиях строжайшей секретности кипит работа.

Прямо там, в огромном цехе, расположенном на правом берегу Волги, строится одно из самых сложных инженерных сооружений, известных человечеству, — военная атомная подводная лодка проекта 670 «Скат» с тактическим номером К-320. В двух соседних цехах заканчивается строительство лодок К-302 «Сом» и К-308 «Сёмга».

Работа идет быстро. Как вспомнят потом очевидцы, может быть, даже слишком. Но выбора нет: субмарина должна быть готова ровно через три месяца, к 100-летию великого вождя — Владимира Ленина. Подарок советского человека советской власти, смертоносная машина, превосходящая любые аналоги, построенные США — противником по холодной войне. Уже седьмая по счету.

В то воскресенье нужно было провести гидравлические испытания первого контура реактора. Необходимо было узнать, способен ли атомный двигатель подлодки работать при давлении в 250 атмосфер, чтобы он был в состоянии выдержать подобное в реальных условиях.

В 09:25 утра в цехе только 156 человек. На лодке находятся 12 слесарей, трое из них — Николай Лисов, Вячеслав Горохов и Николай Помозов — непосредственно в реакторной зоне, еще трое — близко к ней. Вся методика испытаний была несколько раз отработана на предыдущих судах, все сотрудники — высококвалифицированные специалисты, прошедшие подготовку, проверку и строгий отбор спецслужбами. Вероятность ошибки практически сведена к нулю.

Реактор загружен радиоактивным урановым топливом. В рамках испытаний стержни в реакторную зону не были вставлены: вместо них в соответствующие места были вварены металлические заглушки.

Никто из присутствующих не знает о том, что еще на стадии сборки в конструкцию реактора закралась ошибка, а слесари забыли заменить часть заглушек — оставили пластиковые вместо того, чтобы использовать металлические.

В 09:30 происходит ЧП.

Из-за технологических нарушений реактор запустился раньше времени и начал работать на полную мощность. Под напором воды пластиковые заглушки вылетели, вода соприкоснулась с урановыми стержнями, из-за чего наступила необратимая реакция. Давление воды мгновенно превысило критические значения, и произошел гидравлический взрыв.

Поток сорвал компенсационные решетки, часть кожуха контура реактора диаметром 1,5 метра отлетела вверх, пробив потолок и улетев на расстояние в несколько сотен метров. Ее найдут только через несколько месяцев, когда сойдет снег. В ту же секунду на высоту в 60 метров ударил столб воды и пара, загрязненных радиоактивными частицами. Реакция длилась около 15 секунд, автоматическая защита не успела сработать. Реактор получил повреждение и отключился, но этого хватило для того, чтобы слесари первыми получили самую сильную дозу радиации.

После эвакуации всех пострадавших срочно госпитализировали в Москву — в ту же больницу, куда через 16 лет повезут пожарных из Припяти. Помозов, Лисов и Горохов, находившиеся в эпицентре, скончались в течение месяца в Тушинской больнице. Слесаря вахтенной службы Ивана Коркина похоронили через три месяца.

За жизнь слесарей Сердюка, Сорокина и Горева врачи боролись около четырех месяцев, их удалось спасти. Еще около 150 человек получили облучение разной степени тяжести.

На ближайшие 25 лет аварию засекретят. Бригада рабочих — далеко не единственные жертвы катастрофы. В конечном счете, как следует из официальных документов, авария медленно унесла более тысячи жизней.

Молчание в эфире

Спустя 51 год после аварии восстановить картину трагедии сложно даже для опытных исследователей. С первых же минут правительство пыталось скрыть катастрофу — о ней не сообщалось ни по радио, ни в газетах. Со всех сотрудников «Красного Сормова», которые были в курсе, взяли подписку о неразглашении. О том, что случилось, нельзя было говорить даже с друзьями. Как утверждают некоторые ликвидаторы, люди сталкивались с угрозами не только увольнения, но даже тюрьмы.

По свидетельствам очевидцев, информация каким-то образом дошла только до радиостанции «Голос Америки». «Вражеский голос» сообщил об утечке в реакторе подлодки в тот же день, но никаких доказательств зарубежное СМИ, выходившее и на советских частотах, не имело. История не сохранила ни одной стенограммы, отчета или фотографии с места событий — все они впоследствии были уничтожены.

Сохранились обрывочные данные, пылящиеся в архивах, а еще свидетельства тех, кто работал на заводе в те годы.

Их осталось немного — чуть более 200 человек, доживших до преклонных лет. У многих из них есть неизлечимые проблемы со здоровьем, вызванные воздействием радиации.

В 1970 году Виталий Войтенко трудился на заводе инженером сдаточной команды — проводил финальные испытания систем, а после аварии был в числе добровольцев, устранявших ее последствия. Спустя годы, когда секретность будет снята, он станет сначала членом общества ликвидаторов «Январь-70», а потом и его председателем (на сегодняшний день из-за раскола существует два общества, «Январь-70» и «Январь 1970». — Прим. ред.).

Войтенко узнал о случившемся только на третий день, на общем собрании. До этого рабочих на завод не пускали, а на следующий день после катастрофы всем переоформили пропуска и отправили домой.

— Мы не знали, что и думать. Говорить о произошедшем можно было только шепотом. Разговоры о радиации, лучевой болезни и всём подобном быстро пресекались. Я помню молодого инженера Виктора Кашина, который занимался темой реакторов. Он быстро понял, что случилось, начал рассказывать всем об опасности и что нужно делать. Его уволили с завода почти моментально, выдали «волчий билет». После ухода он вроде бы сначала отправился в опытное конструкторское бюро машиностроения, а потом уехал работать на Дальний Восток, в Горьком найти нормальную работу для него уже было нереально.

По словам ликвидатора, в те годы еще мало кто знал, насколько опасна радиация. Тем не менее за несколько дней после аварии с завода уволились около 3 тысяч человек (точную цифру установить сложно, в ряде других источников говорится только о 400 уволившихся. — Прим. ред.).

Жителям города об опасности тоже никто не сообщил — не было ни сирен оповещения, ни предупреждений о радиационной опасности. Точно такую же картину советские люди увидят через 16 лет — во время аварии на Чернобыльской АЭС.

Ликвидация подручными средствами

Первыми в зараженном цехе оказались не военные и не специалисты по дезактивации радиационных угроз — по словам Войтенко, это были пожарные и электрики. Четверых молодых электротехников отправили для того, чтобы обесточить цех и субмарину, несколько пожарных бригад — чтобы справиться с огнем. Ни у кого из них не было специальных средств защиты.

Уже через час после них на место прибыла группа радиационной безопасности из воинской части № 40636. Ее возглавил лейтенант Валентин Днепровский.

Задачей его отряда добровольцев из 20 человек было провести оценку радиационного фона и поделить территорию на зоны по уровню опасности. Вместе со своими людьми он побывал не только в самом цеху, но и в самой опасной точке — в непосредственной близости от реактора. Как через годы он сам рассказал Войтенко, его группе выдали обмундирование, совершенно не подходившее к ситуации:

— Им выдали костюмы химзащиты. Они не спасают от радиации. Вообще. Валентин знал об этом, у него было радиофизическое образование. Он отдавал себе отчет в том, что его жизнь после похода к реактору, скорее всего, продлится недолго, но приказы не оспаривают. Многие из его команды скончались в ближайшие годы от лучевой болезни, один за другим.

Когда 19 января на место катастрофы для осмотра пришла спецкомиссия вместе с руководством завода и создателем реактора академиком Александровым, первым, что они увидели, стали открытые ворота цеха. Их открыли пожарные, а военные не догадались закрыть. В течение полутора дней радиоактивная пыль из ангара распространялась по территории завода.

— Никто до конца не знал, что делать. Мы приходили на предприятие в нашей обычной одежде, переодевались в рабочую, ходили по территории. А вокруг лежал снег, пропитанный радиоактивной пылью. Мы дышали ей, приносили ее домой на ботинках и даже не догадывались ни о чем. Только через неделю поняли, что снег опасен, его в итоге растопили авиационными двигателями. Часть впиталась в землю, часть — утекла с водой в Волгу.

Во вторник, 20 января, оперштаб во главе с Александровым, директором завода Михаилом Юрьевым и председателем Госкомитета по судостроению СССР Борисом Бутомой провел совещание. Партийцы обратились к сотрудникам завода с просьбой помочь в ликвидации последствий аварии.

В тот же день нашлись добровольцы — 18 человек во главе с замначальника судокорпусного цеха Николаем Жарковым. Официально их задачей было расчистить путь к подводной лодке, неофициально — показать пример другим. По рассказам очевидцев, создатель реактора лично обращался к рабочим, убеждал их в важности задачи.

— Держал себя он просто, говорил откровенно: «Ребята, случилась беда. Но вы же судостроители! Надо помочь быстро провести дезактивацию. Мы должны с вами во что бы то ни стало вовремя сдать эту подлодку. Ведь год-то особенный...», — вспоминал член группы добровольцев Александр Зайцев в интервью нижегородскому журналисту Егору Верещагину.

Все они зашли в загрязненный радиацией цех с минимальной защитой, предварительно выпив стакан спирта — такой совет по борьбе с излучением дал им Александров. По словам Зайцева, в течение ближайших нескольких лет из всей группы остались в живых только трое — он сам, руководитель группы Николай Жарков и начальник слесарной смены в реакторном отсеке Валентин Некоркин.

Задача отряда по воодушевлению других рабочих была выполнена: в ближайшие дни к ликвидации присоединились более 1000 рабочих — как с завода «Красное Сормово», так и из штата конструкторского бюро имени Африкантова и ряда других предприятий города.

Как утверждают ликвидаторы, счищать радиоактивную пыль им приходилось при помощи швабр и тряпок, загрязненную воду сливали в реку. Каждый трудился в «красных» и «желтых» зонах по 2–4 часа, рядом всегда были дозиметристы, замерявшие уровень излучения. После окончания смены все проходили тщательную санитарную обработку. За подвергание своих жизней опасности они получали надбавку в 50 рублей на человека в день. Вдоволь давали и спирта, считалось, что он помогает:

— Помню, что спирт стоял везде: в столовой, в коридорах, прямо в трехлитровых банках. Пили много, особенно рабочие. Некоторые спьяну забывали, что в цеху нельзя было снимать маску, закуривали, потом получали рак легких. Некоторые, конечно, спивались. Но это время было такое, считалось, что спирт защищает от облучения. Лично Александров советовал, да и многим помогало бороться со страхом, — вспоминает Войтенко.

Большинство из работавших на зараженных территориях получили облучение различной степени тяжести, однако никому из добровольцев в последующие годы не ставили диагноз «лучевая болезнь».

Приказ — уничтожить историю

Работы по деактивации радиационного заражения продолжались до 26 апреля 1970 года.

За четыре дня до памятной даты дезактивационные работы были закончены. Ликвидаторы успели очистить подводную лодку, инженеры заменили ядерный реактор, все конструкционные работы были сделаны в срок — к 100-летию вождя. Субмарина К-302, строившаяся в соседнем цеху, была спущена на воду в июле того же года. Злосчастная лодка К-320 — годом позже: она также полностью была очищена от загрязнения, а неисправный реактор заменен на новый.

Директор завода Михаил Юрьев получил звание Героя Социалистического Труда и был представлен к ордену Ленина. В 1972 году он стал лауреатом Государственной премии СССР.

Ни об аварии, ни об ударном труде рабочих при срочном производстве подводных лодок в прессе не было ни слова — на эти темы всё так же действовал строжайший запрет. Усилия заводчан были оценены не столько по достоинству, сколько формально. Их похвалили за строительство сухогрузных теплоходов и перевыполнение плана по производству стали.

Возглавлявший группу военных дозиметристов лейтенант Днепровский был включен в список для получения высшей награды в СССР — звания Героя Советского Союза. Однако подписывать документ он отказался:

— Когда ему нужно было поставить свою подпись, он увидел в списках офицеров, которые в «красной» зоне не работали. И прямо на торжественном построении, при командовании и начальстве завода во всеуслышание сказал: «Их там не было». Подписывать не стал, такой был характер. За это Валентина сначала исключили из списков, а позже выдали ему звание капитана III ранга. В последующие годы ни его, ни его людей награждать также не стали, все думали, что они уже не жильцы, — вспоминает его друг, ликвидатор Войтенко.

Жителям города так и не рассказали ни о катастрофе, ни о загрязнении воды в Волге и ближайших водоемах. В конце весны, перед купальным сезоном, власти заявили о запрете на купание в них, объявив о крупной вспышке холеры. Газеты то и дело писали об этом в течение нескольких месяцев.

В 1971 году, после окончательной утилизации всех радиоактивных материалов, Днепровский получил приказ от командования об уничтожении всех документов, имеющих отношение к аварии на заводе «Красное Сормово». В числе других военных, получивших это распоряжение, офицер нехотя выполнил требование.

Раскрытая тайна, забытые люди

Впервые интерес к случившемуся в закрытом городе вновь возник после окончательного распада СССР в 1992 году. Министерство обороны и ВМФ в частности внесли аварию на заводе «Красное Сормово» в перечень радиационных катастроф, произошедших во времена Союза. В тот же год с инцидента был окончательно снят гриф «Совершенно секретно».

После этого открыто стали говорить о катастрофе и ее непосредственные свидетели — ликвидаторы. За время их долгого молчания страну ждало новое атомное потрясение — авария на Чернобыльской АЭС. Однако между этими разными по масштабу, но схожими по сущности трагедиями было одно отличие: в 1991 году чернобыльские ликвидаторы получили особый статус, а горьковчане так и остались непризнанными.

На уровне Российской Федерации ликвидаторов аварии на заводе «Красное Сормово» так и не признали, несмотря на их многочисленные письма сменявшимся губернаторам, генпрокурорам и даже лично Владимиру Путину. Руководство завода, по словам участников сообщества, ответственность за произошедшее в 1970 году на себя также не взяло.

— Со времен распада СССР ничего не изменилось, как бы мы ни старались, — говорит Виталий Войтенко. — На уровне России нас признавать не хотят. Мы даже подготовили проект указа, который мог бы позволить приравнять нас к ветеранам подразделения особого риска. Нас осталось мало, для государства такая поддержка даже и не будет стоить ничего. Но ни от губернатора Никитина, ни от «Единой России», ни от президента никаких шагов навстречу нам нет. В лучшем случае пишут отказы, в худшем — просто игнорируют. В прошлом году была наша годовщина — 50 лет со дня аварии. Но даже в этот день наш «вечный» Путин обделил нас своими вниманием и милостью. Печально.

Последняя атомная подводная лодка сошла со стапелей завода «Красное Сормово» в 1995 году. С тех пор известное нижегородское предприятие полностью перешло на создание гражданских судов — как сухогрузов и танкеров, так и пассажирских пароходов. Последним крупным проектом некогда секретного завода стал теплоход «Мустай Карим», который сейчас совершает дорогостоящие круизы между Москвой и Санкт-Петербургом.

Живых свидетелей того, как по Волге под покровом тайны на свои посты отправлялись огромные атомные субмарины, с каждым годом остается всё меньше.